Кола
Шрифт:
– Умыться мне надо, Граня...
– Я уже баню вам натопила, Кир Игнатьич.
Удивленный ее проворностью, оглянулся. Граня стояла на недомытом полу: сарафан подоткнут, к щеке выбилась прядка волос. Глаза были еще в слезах и доверчиво на него смотрели. Нет, она не почувствовала опасности. Маленькая еще. И вдруг тоже в солнечном свете вспомнилась ему Нюшка. Застарелой тоской, былым счастьем, надеждой сегодняшней ожила о ней память. С укоризной себе, раскаянием вспомнил, как давно ее не было рядом. Нюша! Вот кто ему сейчас нужен. Он немедленно должен ее
– Мне надо помыться, Граня. Я так тороплюсь, – и почувствовал радость от предстоящего. Даже легкость возникла в теле.
– Вам бы лучше отдохнуть нынче, сил набраться. Я щи свежие варю. Вы попаритесь, и они поспеют.
– Нет, я должен идти, Граня, – и опять увидел в зеркале себя: седой, обросший, ввалившиеся глаза.
– Вы не к Лоушкиным хотите? – Граня не видит, что он смотрит на нее в зеркало. От ее слов, взгляда зародилась обеспокоенность.
– А что?
– Нет-нет, ничего, – она смешалась.
– Ты что хотела сказать? – Кир обернулся к ней, но Граня уже невинно в глаза смотрела.
– Если к Лоушкиным, так я шелковую рубашку для вас поглажу. Угли аккурат есть.
– Разве сегодня праздник?
– А как же? Нюшка вон какой красивой стала. Да и раньше она ходила всегда нарядною. А вам надо всех лучше быть.
Подумалось: вид убогих, калек, уродов всегда вызывает жалость. И на страдания души, пожалуй, смотреть не легче. Умная Граня девушка. Его горя не должны видеть.
– Спасибо, Граня.
Она ставила утюг в печь, ухватом устраивала его на углях, а говорила не умолкая.
– Сами-то братья в кузне сейчас, с работником... У них работник живет, из ссыльных. Ничего так собою, ладный. Афанасий, говорят, побратался с ним. А Нюшка и Анна Васильевна, поди, дома. Где им быть?
Но Кир ее плохо слушал. Ему хотелось немедленно видеть Нюшку. Он взял бритву, белье и заспешил в баню. Его мысли к Гране больше не возвращались.
...В шелковой новой рубашке, выбритый, Кир шел после бани к Нюшке: пиджак нараспашку, начищены сапоги. Сколько Граня ни уговаривала, картуз не надел. Что теперь сединой таиться? Пусть видят. И шел улыбаясь.
Из бани вышел когда на свет, вдруг почувствовал, что живой и здоровый, видит солнце и находится в родной Коле. Есть боль души, горе, но жизнь и с потерею шхуны не прекратилась. Беда могла кончиться и похуже. И зародилась в душе надежда: будет еще впереди чем жить. Вот приедет отец, они сядут, обговорят. А сейчас он увидит Нюшу. Пусть при Анне Васильевне или даже при всех, но побыть с нею рядом, поговорить.
И каялся, что тогда захлестнули заботы о новой шхуне: со сватаньем получилось нехорошо. Да еще со слободкою дурь приспела. Тело, верно, просит утехи, но все же надо было пойти к Нюшке, а не в слободку. Можно было смекнуть и пьяному, что в Коле молва всезнающа. А бабы и впредь нашлись бы. В Кеми вон есть какие. От их бесстыдства дух захватывает в грехе. Сладость будто и впрямь от дьявола. Но все как гульба в кабаке, наносное, и с Нюшкой никак поравнять нельзя. Хорошо – хоть он из Кеми написал ей.
Кир шел по Коле,
– Нюша!
Она обернулась вполоборота, глаза равнодушно скользнули мимо, вернулись и замерли, как застыли на нем. Кир сразу вспомнил свое отражение в зеркале: лицо темное, все в морщинах, поседевшая голова. Он расправил плечи и, стараясь держать улыбку, подходил к Нюшке.
– Удивилась, что я в Коле? Такой?.. – спросил беспечно, браво. Не хотелось, чтоб Нюшка сразу увидела его горе.
– Нет, Кир, не удивилась. – Нюшка не засмеялась.
Кир взял ее руку. Плевать, что девки, идя по воду, с водою, оглядываются, обходят их. И в окна, конечно уж, кто-нибудь где-то смотрит. Рука у Нюшки покорная.
– Почему?
– О тебе уже знают в Коле. И у нас в дому только что говорили. Мы всем сердцем тебе сочувствуем.
Голос Нюшки проникновенный, идет от сердца. Но Кир сейчас не хотел говорить про шхуну свою, беду. Неподходящее это место. И усмехнулся.
– А я к тебе с повинной головою.
– У нас тебе будут рады, Кир, – и пожала недоуменно плечами. – Только виниться передо мной не в чем.
Нет, проявления жалости к себе он совсем не хотел.
– Я писал тебе, Нюша, как все шло у меня. И вина моя...
– Не надо про вину, Кир.
– Нет, Нюша, надо. Затем иду. Я должен сказать, как со сватами получилось. Не прислал я их...
– Ты за это себя не кори, Кир. Хорошо, что их не прислал.
– Почему хорошо? – Киру весело стало. Нюшка ссору все еще помнит. – Ты не хочешь за меня замуж?
– Не хочу, – доверчиво улыбнулась Нюшка.
И Кир тоже ей улыбнулся: такой вот строптивой нравилась всегда Нюшка.
– Ты что говоришь?
– Говорю, что за зиму обдумала без тебя.
– Ну...
– Было у нас, прошло. А больше уже ничего не будет. Казалось, она капризничает от прошлых обид. Но это все до границ, какие он ей позволит. Не впервые ему управлять Нюшкой.
– Ты меня разлюбила?
– Разлюбила, Кир.
Он не такого ответа ждал. А по Нюшке трудно понять, где правда. Рано, похоже, он прямо ее спросил.
– За что же?
– Я и сама не знаю, – Нюшка сказала просто. – Поначалу, видимо, за слободку. Я тогда обворованной и униженной себя чувствовала. Тяжкие мысли были. Потом думала – позабудется и сумею тебя простить. Потом хотела тебе отомстить тем же...
Слободка! Все-таки донесли. Нюшка за зиму поразузнала. И воспротивился весь ее словам.
– Отомстить?! Мне?!
– Тебе, Кир. А что? Так думала.
– Ну, и...
– А потом поняла: не дадим мы счастья один другому.
Слободка, будь она проклята! Кир не думал, что о ней разговор возникнет. Просительно заглянул в глаза Нюшке.