Кольцевая дорога (сборник)
Шрифт:
— Да ты это, ты!
Голос Лены сорвался. И почудилось в темноте, что она вытирает слезы.
Неведение тянулось с неделю.
Торопилась Лена к реке обычно после вечерней дойки, управлялась быстро на ферме, чтобы не ждал Серега на противоположном берегу. На ферме она и проговорилась о том, что кто-то отомкнул и угнал ее лодку. Перевозить мужа оказалось не на чем. Доярки посочувствовали молодой хозяйке, пожалели ее, ибо, кроме дойки коров, ей надо было еще и за мужем плавать.
Начались, как водится, разговоры. И сразу припомнился мне притаившийся за изгородью в темноте Эдвард.
Верней и лучше было самому помочь найти лодку. Детство мое прошло у воды, и я знал поэтому, где и как искать угнанные лодки: случалось, и сам не раз искусно их прятал. Полазив по зарослям и протокам, по камышовым топям, я набрел на нее вторым же днем. Несколько часов просидел в укрытии, ожидая, что к лодке кто-либо придет. Лодку, конечно, я мог бы сразу пригнать, но она таким же образом исчезла бы снова. И отыскать ее тогда было бы уже гораздо труднее.
«И чего ради, — рассуждал я, — терять мне время, маяться да сомневаться, когда можно вызвать Эдварда на откровение?»
Вскоре узнал я, что Эдвард и Лена когда-то дружили и что в деревню он в основном приезжал из-за нее. Мучила парня тревога перед армией: не вышла бы Лена замуж. И беспокоился он, как теперь выяснилось, не зря.
Серега влюбился с первого взгляда, женился на Лене. И за эту женитьбу, по молодости, вполне мог мелко мстить Эдвард, неуклюже отстаивая свои чувства. Он, похоже, не знал, не догадывался пока, что любовь и благородство искони рядом. Этому Эдварда вряд ли где учили. Но за мелкой местью, если дать разрастись, последует и месть крупная.
Встретясь, я первым заговорил с Эдвардом. Возвращением лодки я рассчитывал успокоить душевную боль его, а заодно и Лену.
— Эдик, а приятнее, когда в лодке двое?
— Это к чему вы?.. — спросил он настороженно.
— К тому, что плаваешь ты в ней один.
— Не понимаю…
— И понимать тут нечего. Видел я, как ты ее угонял.
— Видели? Да чушь это! Ничего вы не могли видеть. Такого вообще не было.
Я повторил увереннее. Конечно же, говорил я неправду — не видел я Эдварда с лодкой. Но по глазам его угадывал, что угнал именно он. И как вскоре выяснилось, я был прав. Парень, пораженный, что заглянули в самое потаенное, куда, как полагал он, сроду никому не добраться, молчал.
В какой-то момент я даже стал сожалеть и сомневаться в своей уверенности в недоказанной пока правоте, и надо было скорее утвердиться в догадке. Я предложил Эдварду пройтись вдоль речки: может, увидим где лодку…
Чутье и жизненный опыт подсказывали мне, что если и впредь будет Эдвард отмыкать лодку, его постигнет неминуемое наказание. Рано или поздно пожалуется Лена мужу, вынужденно делающему в эти дни крюк после изнурительного рабочего дня. Как еще до сих пор не сказала она? Видно, что-то сдерживало Лену. Несдобровать бы Эдварду, скажи она мужу. Но терпение в конце концов иссякнет — и не сегодня-завтра над парнем грянет гром. И останется он в глазах Лены побитым, и не кем-то, а ее мужем, старшим и более сильным.
По всем признакам Лена пока что оберегала парня, скрывала от возможного гнева Сереги. Не однажды, наверное, Эдвард дарил ей цветы
Речной быстриной уплыла радость. И поник, озлобился с отчаяния Эдвард.
Шагали мы к ручью кустарниковой косогорной тропой. Стежка местами не позволяла идти рядом, она выводила кое-где на открытое место, и я сбоку видел тогда сосредоточенно-сумрачное лицо Эдварда. И получалось вроде бы, что вел я парня на некую уготованную заранее казнь либо на продуманную мною загодя экзекуцию.
Лодка стояла в тени под олешиной, заваленная сушняком и сабельным аиром. С какой стороны ни смотри, ее не увидишь. Можно было легко пройти по травяному берегу и не подумать, что здесь, в ручье, наткнешься на нее. В камыше и осоке — куда ни шло, но тащить лодку почти волоком через намытые в устье песок и ил, преодолевать обширное мелководье — требовались и немалый труд, и дьявольская догадливость.
Разгрести песчаную преграду, провести по ней лодку, а в довершение тщательно завалить сухими сучьями и зеленым аиром — мог только человек одержимый.
Теперь же лодку следовало перегнать. Причем сделать так, чтобы Эдвард не обиделся. И чтобы никто из троих — ни Лена, ни он, ни теперь уже я — не таил бы об этом недоброй памяти.
Стежка сейчас была мудрым поводырем. С пригорков она норовила нырнуть в сумрак кустарников и на время упрятать нас, каждого со своими мыслями, а из олешников, наоборот, уводила скорее на открытое, солнцем прогретое место.
Нет-нет да и наталкивался я на вывод, что Серега Никитин, возможно, и знал каким-то образом о проказах бывшего ухажера Лены. Вероятней всего, знал. Знал — и ничего не делал, не предпринимал, чтобы дать созреть и остепениться, а точнее, перебеситься, перекипеть Эдварду. Пожалуй, трогать парня после того, как увели у него девушку, и подавно выглядело бы неразумным. Может, терпение это и ценилось Леной.
Как бы ни было, а возле упрятанной лодки пробыли мы с Эдвардом недолго, куда меньше, чем я вначале предполагал. История наша по существу оказалась комичной и лишь по недомыслию принесшей нечаянное огорчение.
Перед вечером мы уже подплывали к деревне, усердно гребли двумя выломанными в кустах палками. Я — с кормы, Эдвард — как раз с середины лодки. Плыли против течения, налегая на палки, торопясь добраться до деревни, пока солнце не село.
Гребли молча, каждый по-своему переживая то, что случилось немногим раньше, чем сели в лодку. А произошло на редкость потешное.
В устье ручья я один освобождал из-под хвороста лодку. Эдвард наблюдал за моей возней, поигрывая ключом на тесьме. Вертел, ожидая, когда я раскидаю сооруженный тайник. Лодка же сама как бы и не интересовала его.
Неожиданно ключ сорвался с тесьмы и полетел на днище лодки.
Надо было видеть, как вмиг оживился, беспокойно полез за ним Эдвард прямо по хворосту.
Я поднял ключ, радуясь, что он не в воду угодил. Вначале хотел вернуть его Эдварду, но передумал: мелькнула догадка. Я решил вставить ключ в отверстие замка, вдруг да подойдет.