Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Внутри, на эстраде, задрапированной тропическими растениями, гремит музыка. Яркий свет дрожит и переливается на хрустальных люстрах, канделябрах, вазах. На сдвинутых столах белоснежные скатерти, цветы, цветы: И — как огромные живые цветы-дамы в атласных и шелковых бальных платьях. Розовым теплом лучатся голые женские руки, плечи, спины, груди. Военные — с туго затянутыми талиями, в изящных галифе. Рубахи и френчи с суконными темно-зелеными погонами, звездочки на погонах золотые. Серебром и золотом блестят погоны представителей
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
Тосты. Тосты.
В конце стола, у зеленолапчатой тропической пальмы, встает высокий белокурый красавец, высоко поднимает бокал.
— Господа офицеры! Позвольте предложить тост за первого военного министра освобожденной от большевиков России!
— Ура!
Гремит туш.
Военный министр поднимается с ответным тостом.
— Господа офицеры! Вы все, конечно, понимаете, что свержение позорного большевистского ига не есть заслуга одного лица. Честь и слава русскому офицерству, наполнившему подпольные боевые отряды и вынесшему всю тяжесть борьбы с большевиками на своих плечах!
— Ура!
Военный министр поблагодарил сановным — как ему казалось — кивком головы, озабоченно отставил от себя бокал с шампанским.
— Ни лишения, ни опасности нас не страшили. Русское офицерство, воодушевленное принципами, — министр заиграл на верхних нотах, — свободы, равенства и братства, самоотверженно кинулось на борьбу, и вот теперь мы празднуем здесь наш праздник свободы. Большевизм пал!
— Ура!
Министр обвел всех глазами, помедлил.
— Господа офицеры! Велика ваша заслуга перед измученной родиной. Но еще большей славой покрыты наши благородные и великодушные союзники, которые на своих плечах выдержали всю тяжесть первых дней восстания.
Министр широким жестом поднял бокал, обернулся в изящном полупоклоне к чешскому генералу.
— Честь и слава нашим доблестным союзникам — чехам. Я приветствую наших славных и доблестных братьев в лице их вождя, здесь присутствующего! Наздар!
— Ура! Наздар!
Гремит туш. Все встают с мест и с полными бокалами тянутся к чешскому генералу. Генерал с улыбкой раскланивается. Один за другим предлагаются тосты за иностранных представителей. Те отвечают…
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
…На эстраду поднимается пожилой капитан.
Господа офицеры! В пользу семей офицеров, погибших при свержении большевизма, объявляется лотерея. Разыгрывается золотой пятирублевик. Объявленная цена — пятьдесят рублей. Кто больше?
— Сто рублей!
— Сто рублей. Кто больше? Раз… Два…
— Сто двадцать!
— Сто двадцать, кто больше? Раз…
— Сто пятьдесят!
— Сто восемьдесят!
— Двести!
— Двести, кто больше? Раз… Два… Кто больше? Раз…
Капитан высоко поднимает монету, обводит глазами зал.
— Господа офицеры, прошу помнить, что здесь изображен портрет государя императора Николая Александровича…
Зал дрогнул.
— Ура!
— Гимн! Гимн!
— Боже, царя храни!
Пьяный угар мутными волнами заливает ярко освещенный зал. Пьянеют люди, пьянеет воздух, пьянеют электрические люстры, пьяными головами никнут в хрустальных вазах махровые цветы.
— Господа офицеры, разыгрывается погон генерала Деникина!
— Шапка английского генерала Нокса!
— Походная фляжка чешского генерала Сырового!
— Шпоры французского генерала Жаннена!
— Ура!
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы…
Высокий белокурый красавец у ног молодей шатенки. Целует тонкие надушенные руки с розовыми полированными ноготками.
— Рыцарем вашим, хочу быть, Мария Александровна, умереть у ваших ног.
— Поручик, вот кольцо, разыграйте кольцо.
Поручик нетвердой походкой пробирается к эстраде.
— Господа офицеры, кольцо Марии Александровны!
— Ура!
Опьяневшие дамы перебивают друг друга. Вынимают гребенки и шпильки из сложных причесок.
— Господа офицеры, гребенка Надежды Ивановны!
— Шпилька Зинаиды Львовны!
Мария Александровна хочет быть первой.
— Рыцарь… Мой рыцарь… Я пьяна, я безумно пьяна. Я жертвую… Что там жертвуют… Ах, шпильки. Я жертвую чулок. Да, да, чулок.
Подобрала подол платья, протянула ногу. Поручик опустился на одно колено.
— Царица, царица моя! Царский подарок.
Снял чулок. Прильнул губами к обнаженной бело-розовой теплой ноге.
— Господа офицеры, чулок Марии Александровны семьям погибших от большевиков!
— Ура!
В пьяном угаре захлебывались медные трубы оркестра.
Муть.
Глава четвертая
В степях
Петрухин прянул грудью на влажный песок, жадным пересохшим ртом приник к воде. С трудом оторвался, повел глазами по берегу. Невдалеке увидал лодку. На корме сидел старик и удил рыбу. Петрухин быстро поднялся, подошел к лодке.
— Дед, перевези на тот берег.
Старик повернулся к Алексею, пристально вгляделся из-под лохматых седых бровей.
— Не по тебе, парень, пуляли в лесу?
— По мне, дедушка.
— А ты что, не большак будешь?
Петрухин мгновение замедлил с ответом — сказать или не надо? Нет, лучше сказать. Если откажет, одним прыжком с берега в лодку, старика за горло да в воду, два-три удара веслами и тогда уже Алексея не поймать, если б даже солдаты и выбежали на берег. Петрухин ступил шаг вперед к самой воде.