Кольцо с тремя амурами

Князева Анна

Дайнека бросила пьесу на лавку.

– Это слова, которые Свиридова записала на полях своей роли по настоянию режиссера! – Она снова взяла пьесу и прочитала нужное место: «А каково сказать прощай навек живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».

– Откуда ты об этом узнала?

– Режиссер рассказал.

– И он видел, как она их написала?

– Собственными глазами.

– Ну хорошо, – условно принимая такую версию, Труфанов обеими ладонями хлопнул себя по коленкам. – Только есть одна нестыковка…

Письмо с запиской принесли в субботу, а Свиридова, как ты знаешь, пропала за день до этого. Значит, она все еще была в городе?

– Не-е-ет, – Дайнека покачала головой. – Она не могла принести письмо.

– Почему?

– Потому что текст ее роли, где была написана эта фраза, в пятницу остался у Сопелкина. Он сам об этом сказал.

– И переспросить у него мы больше не сможем… – заметил полковник Труфанов.

– Теперь понимаете, почему перед смертью Сопелкин произнес: «Последняя жертва»?

– Почему?

– Потому что роль Свиридовой была из пьесы «Последняя жертва», и он хотел сказать, кто у него забрал эту роль.

– Только не говори, что смерть Роева связана с исчезновением Свиридовой и убийством Сопелкина.

– Но это же очевидно!

Василий Дмитриевич шумно вздохнул:

– С тобой трудно не согласиться.

– Теперь нужно выяснить, кому Геннадий Петрович отдал текст ее роли. И если мы найдем этого человека – узнаем, кто заставил Сопелкина дать ложные показания и кто убил Лену Свиридову.

– Опять ты за свое! – воскликнул Труфанов.

– Хорошо-хорошо… Нет трупа – нет убийства. Здесь я с вами согласна. Но вы не сможете отрицать, что в этих хитросплетениях угадывается изощренная, тщательно спланированная интрига. Вы же знаете, что перед смертью Роев вывез неизвестно куда все содержимое хранилища № 20?

– Я-то знаю. А тебе откуда это известно?

– Знакомы с Арзамасцевым?

– Он в то время работал начальником транспортно-складского цеха.

– Я с ним вчера говорила. Остальное мне рассказал Кораблев.

Полковник отстранился и, прищурившись, процедил:

– Сижу и слушаю, разинув рот, как старый дурак.

Дайнека приложила руку к груди.

– Чувствую, Свиридова здесь ни при чем.

– Как это ни при чем, если до сих пор не можем ее найти?

– Знаете, про таких говорят: попала под чужую раздачу.

– Знать бы, где находится эта раздача, – пробормотал Труфанов.

– Может быть, это не мое дело, но я думаю, вам необходимо затребовать из архива дело Роева и провести графологическую экспертизу той самой записки. У матери Елены Свиридовой наверняка остались образцы ее почерка.

Полковник молча кивнул. Дайнека спросила:

– Разве не так?

– Так. Уже запросил.

– И что?

– Дело Роева вдруг исчезло.

– Почему – вдруг?

– Вчера вечером оно было в архиве, а сегодня его уже нет.

– Вы думаете,

его специально украли? – спросила Дайнека.

– Иногда я задумываюсь над тем, почему все еще говорю с тобой о Свиридовой… – Труфанов вдруг замолчал.

– Почему? – спросила Дайнека.

– Первое дело, с которым я так и не справился, сидит в сердце занозой… Нет, не в сердце. Совесть саднит.

– Почему? – повторила она.

– Потому, что я мог бы ее найти.

– И что помешало?

– Об этом не хочу вспоминать.

– Зря… Может, если поговорить, перестанет саднить?

Глава 30. Следователь Василий Труфанов

Понедельник, 16 апреля 1984 года

– Виктор Николаевич, можно войти? – Василий стоял на пороге кабинета начальника следственного отдела.

– Заходи, Труфанов, – распорядился майор.

– Вызывали?

– Вызывал! – Он говорил укоряюще-менторским тоном. – Что ж ты? Неделю провозился с пустячным делом, а закончить не можешь?

– Не такое оно пустячное, – возразил Труфанов.

– Брось! – Петров энергично прикурил сигарету. – Я смотрел материалы дела. Есть показания художественного руководителя. Чего еще тебе нужно? Уехала она. Понял? У-е-ха-ла!

– Дело в том, что там фигурирует некто Роев…

– Сроку тебе – сутки. Оформляй отказ в возбуждении уголовного дела и объявляй Свиридову в розыск.

– Слушаюсь! – козырнув, Василий вышел из кабинета.

Вернувшись к себе, взял с полки Уголовно-процессуальный кодекс и положил на рабочий стол. Черновик постановления об отказе был готов через сорок минут. Труфанов отнес его секретарше. Еще через полчаса, отпечатанный, завизированный, с уже проставленным исходящим номером, отказ лежал перед ним.

– Прокурорскую копию я уже отправила с документами, – сказала ему секретарша. – Эту нужно отнести заявителю и разъяснить порядок обжалования.

– Сделаю, – Труфанов забрал бумагу, надел шинель и фуражку. – Я – к заявителю.

Мать Лены Свиридовой он застал за глажкой белья. Екатерина Владимировна пригласила его пройти, а сама продолжила сосредоточенно гладить кофточку дочери.

– Вот, – начал Труфанов. – Принес постановление. – Чуть помедлив, он пояснил: – Отказ в возбуждении уголовного дела.

Екатерина Владимировна повесила кофточку на деревянные плечики, взяла короткую юбку и продолжила глажку.

Василий сказал:

– Основание отказа… – откашлялся он, – отсутствие события преступления. В соответствии со статьей Уголовно-процессуального кодекса…

– Как вы сказали? – спросила Свиридова.

– Отсутствие события преступления, – повторил Труфанов чуть громче.

Екатерина Владимировна сняла с гладильной доски юбку, проверила, все ли в порядке.

– Значит, Алена жива?