Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые

Пальман Вячеслав Иванович

Для совхозов — событие особенное: появилась надежда на получение семян овощных культур раннего созревания. Адлерский совхоз, снабжавший страну такими семенами, уже не мог выполнять договорный порядок, и пришлось использовать всякие семена, даже позднего созревания.

Звонок из Магадана, заставший Морозова в конторе совхоза, оказался тем первым сигналом, за которым последовали новые события.

– С кем я говорю? — кричал сквозь шумы Магадан.

– Морозов, Морозов, агроном совхоза!

– Сергей, это ты? Вот удача! Табышев говорит. Нам повезло. Слушай

и записывай: сейчас же, срочно — я сижу над бумагой — передай заявку на семена всех овощей на сорок третий год.

– Записывай! — кричал Морозов, а плановик уже подсовывал листок с цифрами. — Диктую, Михаил Иванович. Капуста номер один… Повторяю. Точно. Редиса… Лук-севок, редька.

Когда диктовка завершилась, Сергей закричал в трубку:

– Почему этим делом занимаешься ты?

– Теперь я главный агроном Маглага, слышишь, Магаданского управления, ну, как ваше Западное. Ему передали все три совхоза. И в главке организовали отдел сельского хозяйства, там Пучков, ты его не знаешь.

– А как же Тауйск?

– Ведем переговоры. Твоя кандидатура на первом месте.

– А Хорошев, Хорошев? — Сергей скосил глаза на стоявшего рядом главного, на начальника совхоза.

– Он хотел в Дукчу, — слышалось в трубке. — Будет в Дукче, передай ему. Больше никому, понятно?

Кто-то врезался в разговор, требовал соединить с портом, многого-лосица прервала разговор, потом возник затухающий голос Табышева: «Вышли заявку почтой, сегодня. А Хорошеву скажи — будет там…».

Морозов положил трубку, вытер вспотевший лоб.

– Что там? — начальник не сводил с него глаз. — Причем здесь Тауйск? Кто говорил с тобой? Почему о Хорошеве?

Александр Федорович отвернулся. Он был бледен от волнения. Вдруг проговорится? Но Сергей сообразил:

– Почему о Хорошеве? Потому что он подписывает заявку на семена, хотели убедиться, что я говорю от его имени. А Тауйск? Тамошний агроном уже в Магадане, вот с ним я и говорил. При Маглаге сельхозотдел.

– Ух ты! — начальник совхоза вдруг выпрямился. — А ты знаешь, кто начальник Маглага? Нет? Капитан Гридасова, Александра Романовна. Все начальство увивается вокруг нее. Даже сам…

И прикусил язык, глянув исподлобья на Романова. Тот и бровью не повел. Не слышал — и все.

– Как удачно, что вы взяли трубку, — говорил Хорошев, когда они с Сергеем Ивановичем шли на агробазу. — И заявку продиктовали, и о нашей судьбе поговорили. А теперь давайте по порядку, что там и как?

– Я вам рассказывал о Табышеве, когда вернулся с Опытной станции. Умная голова, энергичен, настойчив. Как ему удалось освободиться из лагеря?.. Теперь он ведает всеми тремя совхозами Маглага: Тауйским, Ольским и Дукчей. На нас обоих у него особые виды. Велел передать вам: будете в Дукче. Будете!

– Но мое желание и его помощь — это не все. Нужно еще твое, Сергей Иванович, согласие занять мое место. Ради Бога, соглашайся, благо тебя в Управлении знают. Догадываюсь, что и ты хотел бы уехать. Но позволь сначала мне… Не сплю ночами, вижу семью, которая ждет не дождется. Даже могилы отца-матери снятся, там вся родня… Ты знаешь, как

тянет человека к месту, где он появился на свет, где его родные и предки! Крестьянская — суть христианская, тяга к своему роду-племени, прямая преемственность пронизывает всю историю России, отсюда берет начало общинное землепользование. Кажется, это понял и умнейший из министров Петр Аркадьевич Столыпин. Столыпинское родовое поместье Середниково недалеко от нашего села. Не поместье — груды битого кирпича и заросших пустырей, но память, память… Между прочим, наше село дольше других держалось при массовой коллективизации, пока не разогнали мужиков по лагерям. И меня чуть позже. А какие огороды у нас были! Как мы гордились пудовыми кочанами капусты, огурчиками один к одному! Э, да что там говорить!..

– Вот потому и здесь у вас получается, — вставил Сергей.

– И у тебя получится, поверь старому огороднику. Придет к тебе и высокое мастерство, и опыт. Он уже есть!

– Как на это посмотрит Нагорнов или Кораблин?

– По секрету: у меня уже был разговор с Нагорновым. Прямого согласия на отъезд не дал, но обнадежил.

— Ведь и я хочу…

– Повремени. И поедешь, куда тебя тянет.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Чуть свет к Морозовым в окошко осторожно постучали. Сергей хмуро поглядел на часы. Половина четвертого, еще не рассвело. Он быстро оделся, сказал Оле, чтобы заперла за ним дверь, добавил:

– Я тут, на агробазе, не беспокойся.

У порога стоял ночной сторож. Осмотрелся и тихо сказал:

– Орочко арестовали. Только что. И увезли.

– Бог ты мой! Кто?

– Они приехали на машине, трое. Ворота агробазы были заперты. К домику Орочко шли пешком. Там свет зажегся, какой-то разговор. Берлавского вытолкали. Долго рылись, чего-то искали. И Орочко увезли с собой.

– Давай к Хорошеву. Разбуди и скажи.

Застегнув плащ, Сергей пошел к домику Орочко. Берлавский сидел на пеньке у входа. Голова опущена, подбородок на груди, руки висели. Поза высочайшей печали.

– Кто приезжал? — спросил Морозов.

– Из НКВД. Оперчек и еще двое. Меня прогнали, чтобы не мешался. Вот и сижу, не знаю, что делать. Все у нас перевернули, чего-то искали. Александр Алексеевич был не в себе, руки у него дрожали. Свой нагрудный крест поцеловал — и тут же у него крест отняли. Меня лихорадка била, не могу и сейчас успокоиться.

Сухие черные глаза его были широко открыты, взгляд безумный.

– Как ты думаешь, за что?

– Не знаю. Вот так и за мной могут приехать.

От водокачки быстро шел, спотыкаясь, пожилой моторист. Не доходя несколько шагов, остановился, поманил Морозова. И когда тот подошел — с предчувствием чего-то недоброго — услыхал тихое:

– Дениса Ивановича увели. Нет, не лагерные, а которые в шинелях до пят. Я ночевал у него. Вошли, фонариком осветили, Дениса Ивановича поставили в углу, обыскали, взяли из карманов какие-то бумажки и увели. А мне приказали идти на свое место и помалкивать. Я постучался к вам, супруга сказала, что вы ушли.