Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые
Шрифт:
ПЕРЕЛОМНЫЙ ГОД
Между осенью и зимой на Колыме устанавливается недолгая пора, когда трудно понять, что за время года на дворе.
Замерз и не опал побуревший лист на деревьях. Небо неделями не меняло своего пепельного цвета. Ни ветра, ни солнца. А ночные морозы доходили до двадцати ниже нуля. Промороженный грунт таил под собой и талую землю: когда по полю шел трактор, то стоял гул — это содрогалась корка мерзлой поверхности.
Именно таким был октябрь сорок третьего в Сусумане.
В этот месяц почта принесла в Западное управление запрос из Магадана о переводе главного агронома А. Ф. Хорошева в совхоз Дукча.
Кораблин побывал с бумагой у Нагорнова, тот вспыхнул, оскорбленный, и тут же вспомнил свой разговор с Хорошевым, добрый, даже товарищеский, что редко бывало с подполковником. Он обещал Хорошеву отпустить его. И, к удивлению своего заместителя, сказал:
– Да, у нас с ним был разговор. Я в принципе согласился. При условии равноценной замены. Кого на место главного?
– Тут проблемы нет, — ответил Кораблин. — Морозова.
– Справится? Молодой еще. И без высшего.
– Зато с головой. Вы его статьи не читали? В журнале?
– Нет. Он писал? Смотри-ка, я не знал…
– Но ему надо помощника. Запросить?
– Конечно. Дел много. Смотри-ка, почти на сорок процентов урожай прибавили. Даже Комаров похвалил. Вызывай Морозова, как он посмотрит на такой перевод?
Через несколько дней Сергей Иванович Морозов стал главным агрономом совхоза Сусуман.
Хорошев уехал в Дукчу. Одолел первый этап на пути почти в десять тысяч километров от места рождения, от детей, от семьи.
В октябре домик Морозова почти целыми днями пустовал.
Сергей уходил рано, поэтому и Ольге приходилось подниматься чуть свет. Она растапливала плиту, кипятила чай, разогревала оладьи и мясные консервы. Подавляя зевоту, накрывала на стол, они завтракали, поглядывая в широкое окно, где через оголенные кусты и деревья был виден второй тепличный блок и парники перед ним.
Уходили вместе, дверь запирали на два замка. Двое оконных ставен не открывали, свет проходил только через окно, что на агробазу. Считалось, воры забраться с этой стороны не могут: близко конторка, где постоянно толклись люди. В общем, на виду.
Сергей встречал бригады тепличниц и парниководов у ограды, уточнял — кому и что делать. Зина Бауман докладывала, кто не вышел на работу и кем можно заменить. Часто на замене оказывалась и Ольга, она довольно быстро освоила не только приемы цветоводства, но и все тепличное искусство. Во всяком случае, Зина была довольна ее работой, ее настроением — Оля была от природы
После обхода теплиц Морозов исчезал с агробазы, заходил в контору, шел на конюшню, на стройку еще одного склада овощей почти посреди поля, врытого в бугор с десятком лиственниц. Теперь у агронома была верховая лошадь, славный рыжеватый красавец, по какой-то причине списанный из воинской части. Всадника видели то у бригады, где разгружали навоз, то у другой, где корчевали пни, у механизаторов, прилаживающих бойлеры для подогрева воды, где клепали из листов железа печи. Даже зимой у агронома хватало дел. Домой приходил голодный, веселый, работа ему нравилась.
Оля выглядела все более светлой, глаза ее искрились радостью, вся ее сдержанность, даже некоторая отчужденность, заметная в первое время по приезде, теперь исчезла. Она не огорчалась, когда что-то не удавалось, посмеивалась над своими хозяйственными неудачами.
Перемена в ее настроении произошла непонятно для нее самой, как-то враз, словно открылось в жизни нечто новое и доброе, доселе не замечаемое. И домик их вроде бы осветился изнутри, в нем слышался смех, дружелюбная перепалка и даже молчание было, кажется, наполнено смыслом.
В один из вечеров, когда они лениво болтали перед сном, Оля неожиданно для себя сказала:
– Знаешь, кажется, у нас будет маленький.
И заплакала, уткнувшись в подушку. Сергей растерялся, но мгновение спустя обнял ее, вытер мокрые щеки, поцеловал и спросил:
– Ты уверена?
— Иначе не сказала бы. Я так ждала и так боялась, что эти проклятые лагерные годы лишат меня материнства. А поделиться с тобой…
Ну, ты понимаешь…
Поднявшись на локте, заглянула сверху в глаза Сергея:
– Ты не раздумал назвать меня своей женой?
– Я тревожился, ведь ты отнеслась к предложению сходить и зарегистрироваться как-то очень равнодушно. Помнишь?
– А я боялась, что бездетная. Кому нужна такая жена?
– Глупая, да какая ни на есть… Завтра и пойдем в этот, как он там…
– ЗАГС. Совсем нелепое слово, а вот прижилось. Но не завтра. Пальто мне сошьют на этой неделе. Обещали. Уже примеряла. Хорошее пальто. И платья есть. А будущее… Да какое оно ни будет, проживем вместе, не одни мы из мышеловки…
В ЗАГСе, который был и паспортным столом, сидели две бледные девицы с равнодушными лицами. За другим столом — рябой пожилой чин в ненавистной для всех форме. Посетителям не предложили сесть, на них просто глянули — красивая молодая пара — затем посмотрели в документы: надо же, недавно оттуда, контрики… И молча занялись бумагами, Ольге Викторовне выписали паспорт — уже с фамилией Морозова, не забыли тиснуть в этот паспорт черный штамп «минус 38» и также молча вручили, не сказав даже приветливого слова.