Кольцо златовласой ведьмы
Шрифт:
– Для моей души и так закрыты небесные чертоги, а ложная клятва – наименьший из грехов. Правда… правда сложна. Виновен ли я? Несомненно. Виновен лишь я один? Не ведаю. Но сейчас я расскажу тебе то, что знаю. И прошу лишь об одном – помни, что на тебе самом нет греха иного, нежели первородный, который был смыт с твоего чела при крещении.
Граф Арриго спокойно изложил сыну все, что произошло с ним, не пытаясь обелить себя либо же очернить старую ведьму, чью помощь он принял без какого-нибудь принуждения. Поведал он о своем бегстве, о странствиях и о чудесных вещах, которые случалось
– Донна Франческа – последняя, с кем решился я связать свою судьбу. И была она в точности такой, как я тебе и рассказывал. Я верю, что сходство твое, удивительное, с ней – не случайность, но дар небес, знак, что именно ей суждено было стать твоей матерью, ежели бы не проклятье.
Рассказал он и о возвращении в Палермо, о встрече с Туфанией, о любви, что ослепила его, о невозможности соединить их судьбы, о дне рождения Паоло, который стал самым счастливым днем в жизни графа Арриго.
– Я молился, благодаря небеса за то, что молитвы мои были услышаны!
Граф Арриго поцеловал обескровленную ладонь сына.
– Ты – то единственное, что оправдывает преступную мою связь. Я лишил тебя матери, поскольку видел, что в сердце ее нет для тебя места. А также не желал я, чтобы ты испытывал вину и сомнения, полагая себя недостойным наследником.
– Я…
– Ты – мой сын и наследник. Единственный, который есть, и иного не будет! Что же до обстоятельств твоего рождения, то я отправил письмо в Ватикан, где изложил подробно всю эту историю. Я боялся, что мои грехи запятнают твою душу, и просил молиться за нее, очистить от скверны, ведь все дети – дар Господа. Я возложил к Святому Престолу богатые дары, которые были приняты с благодарностью. Всевышний благословил твое рождение, и более ничто не связывает тебя с той женщиной, которой суждено было произвести тебя на свет. Забудь о ней.
Так говорил граф Арриго, и каждое слово его было преисполнено искренней любви.
– Я лгал тебе, поскольку опасался, что, узнав правду, ты пожелаешь увидеть ее. Она же сумеет заполучить твою душу, как получила мою. Измучает. Вывернет тебя наизнанку. Она лишит тебя сердца и подчинит твой разум себе…
– Моя мать…
– Женщина, родившая тебя, – убийца. И совершенные ею злодеяния столь велики, что я не нахожу слов, чтобы описать их. Я молчал, ибо не мог предать ее, поскольку был зачарован ею, но теперь я свободен… скоро буду свободен. Уже завтра сгорит она на костре, как и подобает поступать с нечестивыми, осквернившими свою душу ведьмовством. И завтра я получу второе кольцо. Две половины сердца окажутся вместе, и проклятье будет снято.
Так уверял он Паоло, умоляя сына довериться ему, отцу, и забыть о болезни. И Паоло послушал отца, которого любил искренне, и после услышанного любовь его лишь приумножилась. С ужасом думал Паоло о тех страданиях, что выпали на долю графа Арриго, и клял себя за непослушание.
– Но моя сестра… что будет
– Твою сестру мне не позволили забрать, поскольку суждено было ей от рождения перенять проклятый дар матери. И, невзирая на юный возраст, ее душа запятнана скверной. Я отправлю ее в монастырь, где в тиши и покое будет она постигать истинный Свет Божий.
Были эти слова разумны. Уверился Паоло, что отец его, благородного рождения человек, и помыслами обладает благородными: из всех возможных путей выбрал он единственно верный.
И, как было обещано лекарем, мятежный дух обрел покой, неведомая болезнь оставила тело, и спустя несколько дней сумел Паоло встать на ноги…
…гори, ведьма, гори…
Так ей кричали. И толпа гудела, то подавалась вперед, будто желала продавить цепь стражников, добраться до проклятой ведьмы, то отступала в неведомом страхе.
Тео смешалась с толпой. Она задыхалась среди них, душных, потных, преисполненных непонятной ей ярости. Толпа волокла ее следом за собой, стесняя движения, не позволяя дышать, и Тео плакала, хоть и не замечала своих слез. Она не знала, как оказалась на площади, наверное, пробиралась к дому, где надеялась если не мать встретить, то хотя бы узнать о ее судьбе.
Конечно, Тео было стыдно за то, что покинула она дом без спроса, но тоска оказалась сильнее убеждений Клары. Тео всей душой стремилась к встрече с матерью. И этой встрече суждено было состояться.
…гори, ведьма, гори…
Ее привезли на повозке, облаченную в рубище, простоволосую, не способную уклониться от комков гнилья, которое люди швыряли в ведьму. Вслед повозке неслись проклятья и вой.
Кроме мамы, были там еще трое…
…и Тео слушала приговор с ужасом.
Убийство?! Изготовление ядов?!
Ведьмовство?!
Продажа души?!
Сделка с Дьяволом, в которой обвиняемая призналась…
Голос глашатая затирал шум толпы, всем и так ведомы были все подробности. А Тео, глядя издали на маму, сжимала кулаки. Неправда все это! Не проклинала мама Господа и Спасителя, не плевала она на образ Святой Девы! Не переворачивала крест вверх ногами, не приносила в жертву черных петухов. И в кошку не обращалась!
Только кто послушает Тео?
…гори, ведьма, гори…
Их всех возвели на помост, обложили вязанками хвороста, который щедро полили маслом. И занялось пламя легко, с двух концов. Белый дым потянулся в небо… кто-то закричал.
Наверное, это хорошо, что люди подались к самому помосту, желая разглядеть все, что происходило там. Они стали на пути Тео неодолимой стеной, и, сколько бы ни пыталась она протиснуться, это не получалось.
А на помосте кричали… громко.
Долго.