Кольцо златовласой ведьмы
Шрифт:
Странно. Выходит, мама собиралась его убить? И, если бы не отец, убила бы… а он не позволил.
– Думал – родит, успокоится. У бабы после родов мозги меняются… только я не угадал. – Он вздохнул и закрыл альбом. – Не хотела она с дитем возиться. Сразу на работу вышла, а тебя – в ясли засунула. И плевать ей было, болеешь ты или нет. Ты-то не помнишь, наверное, но первый год ты при мамке моей жил. А потом мать на своем поставила: или развод, или пусть мать сама тебя растит. Нельзя ребенку без матери… Разводиться ей тоже нельзя было. Вот как-то так оно все и пошло.
И шло до
«Возможно, за этот поступок ты меня возненавидишь, что будет лучше для нас обоих, поскольку твою любовь я больше не в состоянии выносить. И делаю то, что должна была сделать несколько лет назад. Наша встреча с самого начала была ошибкой, и теперь единственное, о чем я жалею, – о потраченных впустую годах моей жизни.
Конечно, ты пытался сделать так, чтобы мне было хорошо, но теперь я прекрасно понимаю, что не гожусь на роль примерной жены и матери.
Мне жаль, что мой уход причинит тебе боль, но я уверена – ты сумеешь позаботиться о твоем сыне.
Не пытайся меня найти. Даже если у тебя это и получится, я все равно не вернусь».
Ошибка. Потраченные впустую годы… про Антона – ни слова, о том, что он будет скучать или что ей жаль с ним расставаться, что любит она его… не любит – не будет скучать, расстается с сыном с легким сердцем. Он надоедал ей своим нытьем. Ей приходилось отвлекаться. Вставать рано, чтобы отвести его в сад. И забирать. Готовить ему еду. Читать книги… хотя нет, мама никогда не читала ему книг. Одежду стирала. Гладила. И злилась, когда он пачкался, потому что у нее есть и другие занятия, помимо стирки.
– Вот такая она – вся. В работе… и в любви. К хахалю сбежала, – отец эту записку разорвал в клочья. – Я ж все-таки ее искал! Нашел. Зачем – и сам не знаю. Хотел… и нашел. В Италии она! Историческая родина…
– Чья?
Разговор этот следовало завершить, но Антон не знал – как.
– Ее! – Клочья старой бумаги разлетелись в разные стороны. – Она ж знала, что она приемыш. И колечко еще… прощальный подарок от матери. Тоже – кукушка. Выбросила – и забыла. Врут все, что бабы с детьми своими расстаться не могут. Могут, когда дети им не нужны становятся! Вот когда надо мужика к себе привязать – тогда да, в каждой любовь просыпается – вдруг. Тьфу… нашла она сведения, что кольцо это вроде бы старинное. Из обручального комплекта. Не то графьям каким-то принадлежало, не то еще кому, главное, что не простым людям. Куда уж нам за нею угнаться!
Он злился, и с каждой секундой – все сильнее.
Вечером напьется и уснет. За столом, в туалете, в ванной – где ему случится упасть.
– Диссертацию она писала по истории этого семейства… и так с итальяшкой своим встретилась. Он ба-а-льшой специалист по историям, не то, что мы с тобою! Быдло необразованное. Ни в историях, ни в любовях ничего не смыслим. Бытом заесть норовим.
Стряхнув с колен ошметки бумаги, отец пошел в кухню. Хлопнула дверь холодильника – достал-таки бутылку. И выпил – из горла, заливая алкоголем давнюю обиду.
Тогда Антон отчетливо осознал: права тетя Валя, нельзя верить бабам.
Но можно их использовать.
Сколько их у него было… много. Его всегда тянуло
Правда, не все принимали эти правила игры.
Думали, что они – умнее Антона. К примеру, Славкина мамаша. Антон и забыл уже, как ее звали. Лика? Ника? Даша? Помнил, что она в блондинку красилась, курила и разговаривала нарочито охрипшим голосом. С ней он переспал только потому, что она сама этого хотела.
А потом заявилась… беременная она!
На свадьбу рассчитывала?
Антон послал ее лесом. Девица устроила скандал. Когда это не помогло, потребовала денег на аборт. Антон денег дал, и тварь исчезла, чтобы появиться через семь месяцев – с младенцем.
– Твой сынок, посмотри. – Она сунула ребенка ему в руки. – Видишь, до чего он на тебя похож?
Младенец был похож на уродливого пупса.
– Неужели ты выставишь нас?!
Выставил. Ее. Она визжала, угрожала ему милицией, потом взяла сотку, которую Антон полгода копил, и сгинула в неизвестном направлении, оставив младенца, метрику и расписку, что она не имеет к Антону никаких претензий. Славкой, к счастью, занялся отец Антона.
– Поаккуратнее будь, – сказал он.
Антон и сам все понял. Обзаводиться семьей он не спешил. И к выбору жены подошел практично. Девушку взял, не отягощенную родственниками, дурными привычками и склочным нравом. Тихую. Хозяйственную. Терпеливую.
Он никогда не позволял ей забыть ее место.
Что же до самого Антона, то… у него имелись некоторые потребности. Он удовлетворял их – не в ущерб семье. Иногда случались осечки, но кто же без греха?
А теперь собственный сын признается, что Антона – отца! – он ненавидит. Из-за девки! У нее желтые волосы и светлые глаза, как у матери Антона. И не выйдет ли так, что эта девка, как и мать Антона, окажется стервой? Поиграет с мальчиком – и бросит его, выест его сердце, вытянет душу?..
Уже – забрала душу.
Пожалуй, спроси кто-нибудь Теофанию о том, что думает она о святом городе, она бы ответила, что нет в мире места более прекрасного. Разве не слышит вопрошающий ангельского пения? Разве ослепли глаза его и не способны различить божественный свет? Разве душа его, очистившись от скверны, не стремится в небеса? И самые небеса близки здесь к грешной земле, как нигде более.
Вероятно, оттого, что свят город Петра.
Конечно, Теофания ди Адамо знала, что надо говорить излишне любопытным людям. Собственные же мысли она оставляла при себе. Пожалуй, за многие годы, проведенные в Риме, Теофания сумела привыкнуть к его суете, к той грязи, что царила на улицах, к нищим, которые стекались во всех концов мира в надежде не столько на чудо, сколько на щедрое подаяние. Она научилась не видеть людей безглазых, изъеденных язвами, лишенных конечностей, изуродованных, понимая, что многие из этих уродств – суть обман.