Кольцо
Шрифт:
Что же с ними обоими стало, если простую улыбку на ее лице он воспринимает теперь как нечто подозрительное?!
Придет не придет?..
Наверное, она тоже измучена этой неестественной «двойной» жизнью. Обжигающая страсть, нежность и поцелуи — ночью, и холодная вежливая отстраненность — днем. И ведь и то и другое — искренне!
Да еще то, что самим своим присутствием, хочет он этого или нет, он напоминает ей об Алисии... Об Алисии, черт бы ее побрал! Об Алисии, которая своей болтливостью, своим нелепым враньем свела на нет все его попытки исправить то, что случилось
Нэнси не появлялась. Было слышно, как она ходит в соседней комнате: сдвинулся стул, хлопнула дверца холодильника, что-то стукнуло... Наконец шаги раздались совсем близко, и Ник почувствовал, как рядом на кровать опустилось легкое тело. Даже не открывая глаз и не поворачивая головы, он знал, что Нэнси лежит сейчас спиной к нему. Как всегда — спиной...
Заметила ли она, как изменилось его отношение к ней за последние дни? Что он больше не пытается разговорить ее и, как и она, отделывается сухими односложными репликами? И не целует перед уходом... Наверное, заметила. Скорее всего, заметила, не могла не заметить — но ничем не показала, что для нее это имеет хоть какое-то значение.
А может, ей действительно безразлично?
Хотя и правда — какое это имеет значение? Завтра, в это самое время, все уже будет кончено. Еще одна ночь...
И вдруг мучительно захотелось схватить ее, обнять, развернуть к себе, взмолиться: «Нэнси, котенок, солнышко, ну не будь ты такой! Хотя бы в этот, последний вечер...»
Нет! Нет, он не будет начинать все сначала, не будет просить — это бесполезно! Ответом все равно станут лишь чужие пустые глаза. Той Нэнси, которая могла бы это услышать, его Нэнси больше нет...
Ник осторожно повернул голову и увидел на соседней подушке затылок с золотистыми прядками, похожими на перышки канарейки. Все остальное скрывалось под покрывалом.
Подумал: «Черта с два я стану ее обнимать!» И пришел в ярость от мысли, что заставляет себя не делать этого.
Повернулся, обнял — сильно, до боли, будто стремясь целиком вобрать, втиснуть ее в себя, — и уткнулся лицом в эти золотистые, щекочущие, сладко пахнущие прядки.
— Нэнс... Нэнс, котенок мой... Пожалуйста, пожалуйста, Нэнс! — пробормотал он, сам не зная, о чем просит, — а руки уже начали свой привычный бег по так легко откликавшемуся на его прикосновения теплому телу...
Мегитабель Вильямс (именно такое аристократическое имя скрывалось под простецким «Мэгги») нервничала зря. Вечеринка удалась на славу!
На ярко освещенной лужайке перед домом был раскинут огромный бело-золотой шатер, в котором стояли столы с изысканными деликатесами. Официанты в таких же бело-золотых смокингах обносили не добравшихся до шатра гостей напитками и закусками.
Со всех сторон слышался смех и приветственные возгласы — гости продолжали подъезжать, группами и поодиночке. Оркестр наигрывал веселую мелодию из популярного мюзикла; то там, то тут мелькали вспышки фотоаппаратов: вслед за прибывшими знаменитостями неизбежно последовали и репортеры.
Словом, Мэгги было чем гордиться — недаром она пожертвовала Губернаторским балом, лишь бы как следует присмотреть
— Вы уже пришли! — радостно сообщила она очевидное. — Нэнси, дорогая, какое у вас очаровательное ожерелье! Это аквамарины, да?
Сама Мегитабель Вильямс, в серебристо-сером платье и с бриллиантовой тиарой на голове, походила сейчас на королеву из какого-то детского фильма. Ей было уже далеко за пятьдесят, но выглядела она куда моложе, и седина, проступавшая в светлых волосах, не старила ее, а лишь придавала тщательно уложенным в замысловатую прическу локонам красивый серебристый оттенок.
— Это голубые топазы, — дотронулась до ожерелья, словно проверяя, на месте ли оно, Нэнси.
— Какая прелесть! А я думала, топазы бывают только желтые! Пойдемте, я вас познакомлю с гостями! Правда, еще не все приехали — у нас обычно собираются только к полуночи.
Любимым выражением Мэгги было «у нас...» — то есть в том единственном и неповторимом, отличном от всего земного шара месте, которое заслуживало внимания: в Голливуде. «У нас» не носят в этом году шафраново-желтый цвет. «У нас» ездят отдыхать в Норвегию: Италия — это пошло и избито! «У нас» вечеринки длятся до самого утра.
— Знаете, с кем я вас сейчас познакомлю?! Со Стивеном Кормом! — Мэгги ликующе уставилась на Ника, словно ожидая, что он сейчас упадет в обморок от восторга.
Вместо этого Ник, чуть не заскрежетав зубами — и сюда этого... черт принес! — вежливо ответил:
— Спасибо. Танкред нас уже познакомил сегодня на Губернаторском балу.
Мэгги была явно разочарована: главная сенсация вечера не произвела должного эффекта, — но продолжила делиться радостью:
— Он уже час назад приехал, один, и вроде никуда больше ехать не собирается!
— А что, обычно он приезжает с кем-то? — поинтересовался Ник, покосившись на Нэнси.
Та стояла с легкой светской полуулыбкой на лице, рассеянно разглядывая шатер и держа в руке подхваченный где-то бокал с шампанским.
— Постоянной подружки у него нет — если вы это имеете в виду, — беззастенчиво объяснила Мэгги. — Но, сами понимаете, одиночество ему не грозит. — И совсем по-девичьи хихикнула: — Любая была бы не прочь...
— А он, случайно, не... не голубой?
Ник продолжал незаметно поглядывать на Нэнси. Показалось — или при этих словах губы ее чуть дрогнули?
— Нет, ну что вы! Определенно нет! Ходят слухи, что он несколько лет назад даже отказался сниматься у одного известного режиссера, — Мэгги понизила голос, — потому что тот с ходу предложил ему... ну, сами понимаете...
— Да, конечно, — кивнул Ник и обернулся к Нэнси. — Дай пивнуть!
— Что? — не сразу поняла она.
— Дай пивнуть глоток. В горле пересохло. Детская, дурацкая примета: выпью из твоего бокала — узнаю твои мысли...
— Ну куда запропастились эти официанты! — сердито оглянулась по сторонам Мэгги. — Пойдемте к пруду! Там коктейль-бар, и оттуда лучше будет видно фейерверк — он вот-вот начнется!