Колдовская метка
Шрифт:
– Надень сегодня. – Марек отогнул край шали и прикрепил брошь на кофту. – Если станет страшно на Испытании, подумай о матери.
– Но… Я её не помню, – прошептала Хьелльрунн, – совсем не помню.
Её худое лицо исказилось болью утраты, а в уголках глаз блеснули слёзы. Стейнер не разделял страданий сестры, его терзала обида на женщину, которая дала ему жизнь и сбежала неизвестно куда.
– Она любила тебя, – заверил отец. – Не падай духом.
Марек проводил детей и закрыл
– А у тебя такая есть? – поинтересовалась Хьелльрунн, когда они отошли на пару улиц.
Стейнер с радостью ухватился за вопрос, чтобы хоть как-то отвлечься. А то голова гудела от тревоги, словно кузница в разгар работы, и это крайне утомляло.
– Нет, – ответил он, взглянув на брошь. – Как по мне, так размер маловат. Таким молотом много не накуёшь.
Стейнер легонько ткнул сестру локтем в бок, и на её лице наметилась улыбка, но тут же растаяла: впереди показалась гавань. Корабль угрожающе алел, а безрадостная погода и вовсе нагоняла тоску. На пирсе бесцельно околачивались трое солдат в ожидании шлюпки, которая везла по воде крошечных, плохо различимых людей.
– Вот он, – выдохнула Хьелльрунн. – Тот корабль, что повезёт несчастных на чистку.
Каждый год Синод привозил в Циндерфел десятка два детей со всего Винтерквельда. Раз за разом корабль собирал обречённых, после чего они навсегда исчезали. Циндерфел был последней точкой этого чудовищного пути.
– Наверное, их увозят в Хлыстбург, – предположила Хьелльрунн. В городе любили гадать, куда исчезают дети, отмеченные колдовским знаком.
– Хлыстбург…
Столица Сольминдренской империи и последний приют всех бунтарей и предателей.
– Нет, не в Хлыстбург, – возразил Стейнер.
– Куда же тогда? – Хьелль оглядела брата и нахмурилась. – Ты знаешь?
Юноше вспомнился таинственный остров Владибогдан, о котором упоминал Вернер, и взгляд его невольно обратился к морю. Бескрайняя зелёная гладь глотала снежинки, и Стейнер, нащупав руку сестры, крепко её сжал. Они смотрели, как родители с тяжёлым сердцем ведут своих детей на Испытание. И трясло их вовсе не от холода.
– Жаль, мамы нет рядом, – вырвалось у Хьелль, и она крепче сжала ладонь брата. – Хоть бы раз в жизни её увидеть.
– У тебя ещё будет время. Всё обойдётся сегодня. Главное, не отводи глаз и не показывай страха.
– Легко сказать, – проворчала Хьелльрунн.
– И не гляди в пол, иначе покажется, будто ты что-то скрываешь. И, как бы ни было страшно, не вздумай петь. А ещё – ни слова о древних богах.
– Богинь. Я же не дура. Ты серьёзно думаешь, что я заговорю о Фрейне и Фрёйе в такой день?
Стейнер промолчал, и лицо Хьелльрунн помрачнело.
– Конечно нет, – ответил он спустя пару десятков шагов. – Просто волнуюсь. Уже давно в Циндерфеле не встречалось колдовских меток, пусть
– Останется, – пообещала Хьелль и коснулась броши, которую дал отец.
Стейнер же задумался, нет ли здесь другой правды. В дурном настроении и после доброй пары кружок рыбаки болтают всякое. Так ли чисты намерения Зорких, когда они выбирают детей? Сестра семенила рядом – всклокоченный воробушек с настороженным взглядом. Ей недоставало женственности, и парень надеялся, что это послужит ей защитой.
Хьелльрунн оглянулась на кроваво-алый корабль. Небо потемнело, а прохладный ветерок разносил запах свежего снега.
– А давай не пойдём? Зоркие и не заметят, что кто-то отсутствует. Вернёмся домой?
Эта игра была им не в новинку: они и раньше в шутку размышляли – а что, если не ходить? Заканчивалось это всегда одинаково – под стать тоскливой циндерфелской погоде.
– Они здесь, чтобы замечать, – возразил Стейнер. – Не зря их называют «Зоркими». К тому же у них есть список учеников. Если не придёшь сама, за тобой явятся домой.
– А я спрячусь до вечера в лесу, – мигом отозвалась Хьелль с дерзким самодовольством.
– Тогда они прочешут город и уж точно не станут нежничать. Их не обрадует, если кто-то посмеет ослушаться.
– Не пойду! – Хьелльрунн застыла и рассерженно скрестила руки на груди.
Сейчас в ней исчезло всякое сходство со спригганами или русалками, осталась лишь светловолосая девчонка с испуганными глазищами. Стейнер скользнул взглядом по склону к дороге на побережье. Трое солдат с пирса направлялись к школе и неотвратимо приближались.
– Идём, Хьелль, – прошептал юноша, но сестра лишь упрямо покачала головой. – Ну же. Мне тоже не нравилось ходить туда, но…
– А вдруг мама не сбегала? – прошипела Хьелльрунн. – Что, если её забрали, увезли такие же солдаты?
– Не выдумывай, Хьелль. Идём же, прошу.
Воины наступали. Они уже оказались на расстоянии брошенного камня от того места, где спорили брат с сестрой.
– И ты отдашь меня в руки имперцам, которые забрали нашу маму?
– Откуда ты знаешь? Отец ничего подобного не говорил…
– Он вообще о ней не говорил! – Хьелльрунн круто развернулась и врезалась прямо в грудь солдата, вскрикнув от неожиданности.
Все трое возвышались над ней на добрых полторы головы. В зазорах чёрных, покрытых эмалью доспехов, сверкала кольчуга. На одинаковых шлемах выделялась красная звезда – знак Сольминдренской империи – а забрала с узкими прорезями для глаз обезличивали. Такая же отметина виднелась на рукавицах и тяжёлых булавах, висящих в петле кожаного пояса. Плащи, сапоги и перчатки казались чернее дёгтя. Молодой кузнец затаил дыхание: он никогда не видел имперцев так близко.
– Поторопитесь, – велел ближайший солдат с сильным северным говором. – Вы же не хотите опоздать, а?