Колдовской отведай плод

Синегорская Натали

— Взаимно.

Весь остаток дня я в панике металась по квартире и собирала вещи. В процессе сбора пришла к неутешительному выводу: брать с собой решительно нечего. Из старых брюк я выросла (причем вширь), рабочие платья, блузки и юбки для загородных вылазок не годились, так как казались слишком вычурными. Денег на обновки не было. В старом комоде отыскала два маминых джемпера, ее же сарафан, теплую куртку и легкий дорожный плащ, сложила их в большую дорожную сумку. Туда же отправила тапочки, спортивный костюм и халат. Аккуратно смотала клубки и тоже затолкала в сумку; на досуге я предавалась тихому помешательству, а именно — вязала коврики.

И все же легкое беспокойство не оставляло.

Два типа, гнавшиеся за мной по улице — кто это такие?

Зачем преследовали?

С этой мыслью я легла спать, но уснула, слава Улии, почти сразу.

Мелодичная трель вкралась в дрему. Что, уже вставать на работу? О, нет, я ведь только что легла, еще и часа не прошло!

И вообще, что это за звуки? Не часовик же, в самом деле — тот грохочет подобно камнепаду; ничем иным разбудить меня невозможно. А тут — прекрасная мелодия. Заблудший музыкант прокрался в дом и услаждает мой слух приятной музыкой?

Дрема в одну минуту слетела, и я подпрыгнула на диване.

Какой еще музыкант?!

Переливы издавала лампа, которая к тому же неярко светилась.

Первая мысль: она сошла с ума. Вторая: нет, это я сбрендила.

Потрясла головой. Закрыла и открыла глаза.

Наконец сообразила: никто ни с чего не сошел. Меня вызывали на разговор.

Аж дух перехватило от радости. Это ведь мой первый разговор через переговорник!

Так. Я подскочила с дивана, сделала два быстрых шага по холодному полу к комоду, на котором стояла лампа, и лихорадочно потерла ее поверхность. На ней высветился номер вызывающего и почему-то тут же погас. Странно. Обычно он не пропадает до конца разговора.

— Да, — выдохнула я в волнении. Хотя особо волноваться не из-за чего. Я же пока свой код никому не сообщала. Скорее всего, просто контрольный вызов из переговорной компании для проверки связи.

Но почему ночью-то?

— Слушай меня внимательно, — произнес незнакомый хриплый голос. — Сиди тихо и никуда не вздумай уезжать. Будет хуже.

— Кому? — тупо спросила я.

— Тебе, глупая корова! Ты меня поняла?

Я ничего не поняла. Уезжать? Разве я куда-то собираюсь?

И тут вспомнила про приход подруги.

Ну да, собираюсь. В яблочный дом.

А зачем?

Да какая разница! Это вообще никого не касается, кроме меня и Данни.

— Ты кто? — спросила я у лампы.

— Твоя погибель, жирная свинья!

Раздался гнусный смешок, вслед за чем лампа погасла. Говоривший отключился.

От неожиданности я даже не испугалась. Что за шутки ночью? Почему я не должна никуда ехать? И вообще, кто это был? Я не давала никому своего кода. Или это в переговорной компании так развлекаются? Но откуда они узнали о предстоящей поездке?

Стоя на холодном полу в кромешной тьме, я решила потереть лампу — вдруг да высветится номер. Но, к сожалению, немного промахнулась, задела какой-то предмет, он с грохотом свалился на пол. Сразу же в стену забарабанила соседка. Ладно, утром разберусь, что там упало. Прошлепав к дивану, нырнула под одеяло.

Все-таки, кто же это был? Я еще некоторое время поразмышляла, потом пришла к выводу: кто-то наверняка ошибся при произнесении кода. А про поездку — простое совпадение.

И все же… он назвал меня жирной свиньей.

— Хам, — громко сказала я неизвестному типу. — Хам, грубиян и козел. Еще посмотрим, кто чья погибель.

Резко захотелось пончиков. Мне всегда хотелось пончиков, когда я начинала нервничать.

Прекрати, Мира, цыкнула я на себя.

В животе заурчало. Я повернулась на другой бок.

Чтобы заглушить урчание возмущенного желудка, я предалась воспоминаниям о яблочном доме.

В замке Макер-тота я была всего один раз.

Данни как-то вытащила меня на пару дней. Мы были подростками, мне — 12 лет, ей — 14. Не сказать, чтобы замок оставил о себе яркие впечатления. Очень старое, очень каменное и очень-очень холодное здание на высоком-высоком холме. Мне, городской девчонке, сие строение показалось неуютным, хотя в нем безусловно чувствовался дух старины и древней магии, который я полюбила много позже. Хозяин показался противным желчным стариком. Заставлял нас есть яблоки, уверяя, что они полезны для здоровья. Я споткнулась на первом же, когда, надкусив, обнаружила внутри зеленого червяка. Он, кажется, остался недоволен непрошеным вторжением и принялся поспешно закапываться внутрь. Не в силах больше съесть ни кусочка, я выкинула огрызок и не прикасалась к еде, которую подавали в замке, будь то яблоки, запеченные в сметане, яблоки фаршированные цукатами или гусь в яблоках. Изрядно похудев за два дня, по возвращении домой с удвоенной силой набросилась на калорийные булочки.

Мист Макер-тот был третьим отцом Данни, или папой девять-двенадцать, то есть, воспитывал ее три года, начиная с девятилетнего возраста. Как попечительский совет разрешил воспитание девочки одинокому мужчине, остается только удивляться. Впрочем, на момент первого приезда Данни в замок у него, кажется, имелась жена. Которая вскоре то ли скончалась, то ли куда-то уехала. Я полагаю, и то, и другое вполне могло являться итогом мужниного увлечения яблоками. Данни же вспоминала те годы, как лучшие в жизни. По ее рассказам, папа учил девочку читать, ежедневно гулял с ней в лесу, катал на лошадях, привозил из города множество игрушек. Нанятая им воспитательница оказалась милой и душевной женщиной, с которой Данни спустя три года никак не желала расстаться и ревела несколько дней подряд.

Потом девочку определили к четвертым родителям, в Ойлин. А через два года и отец, и мать погибли.

Данни посещала тогда наш второй учебный комплекс, но, поскольку была на два года старше, мы могли никогда не познакомиться, если бы я не наткнулась однажды на красивую девочку, в одночасье лишившуюся родителей и жилья, что сидела возле нашего дома и безутешно плакала. Ни минуты не медля, отвела ее домой, в маленькую трехкомнатную квартиру, и объявила маме: это моя подруга, она будет жить со мной. Почему девочкой не заинтересовался попечительский совет, было не совсем понятно, но тогда я об этом не думала. Позже Данни объяснила: совет не знал о гибели ее папы и мамы. Собственно, она тоже о ней не знала. Просто однажды родители не вернулись домой. Девочка ждала несколько дней, но особого беспокойства не проявляла. Ее частенько оставляли одну, и она привыкла заботиться о себе сама. Но вот пришло письмо. Точного содержания Данни не запомнила, в памяти сохранились лишь обрывки: погибли во время испытания ползуна — нового универсального средства передвижения; произошел мощный взрыв, останки не могут быть идентифицированы; примите наши самые искренние соболезнования.

Письмо пришло из компании, которая конструировала ползуны — новый транспорт, что должен соединять большие города и перевозить сразу по нескольку сот человек — именно там работали родители. Данни никак не могла поверить в их гибель. Она каждый день бегала к дому, где жила раньше. Стояла под окнами и ждала темноты. Проверяла — не загорится ли свет. А вдруг загорится. Мы с мамой очень хорошо понимали девочку.

От погибших родителей у нее остался сувенир — маленькая куколка на витом шнурке. Днем Данни цепляла ее к сумке или надевала на шею и прятала под платье — в учебном комплексе не очень приветствовали украшения. Дома, перед сном, клала рядом с собой на подушку. Мечтала увидеть родителей хотя бы во сне.