Колдовство любви

Клоу Аннет

73

Фернандо подошел к столу и снял колпак с блюда, на котором лежали куски мяса.

– Тебе стоит подкрепиться.

Лали сначала хотела отказаться, но, поразмыслив, решила, что не следует терять силы, и уселась за стол. Мясо оказалось слегка жестковатым, но вполне съедобным. Старательно пережевывая его, Лали принялась разглядывать в окно гладь воды, видневшуюся между домами. Где-то там стоит корабль, который навсегда увезет ее от Антонио. Когда она насытилась, Аньес поинтересовался:

– Значит, Джаноцци выкупил меня, уступив твоей просьбе? Почему

же ты решила помочь именно мне?

– Ты оказался единственным, кто затеял бой со стражниками, отстаивая свою свободу. Ты предпочел смерть рабству. Разве такой поступок не достоин уважения?

– Я твой должник.

– Тогда помоги мне! – Лали с мольбой уставилась в зеленые глаза Аньеса.

– Об этом не проси.

– Джаноцци рассказал, что ты поднял бунт против него на корабле. Отчего же теперь стал таким послушным? – презрительно процедила Лали.

– Каталонец Фернандо Аньес бережет свою честь. Честь пирата. Джаноцци выкупил меня и дал свободу, хотя мог усадить рядом с рабами на весла.

– Ясно. Тогда хотя бы расскажи: каким злым ветром вас обоих занесло в Италию? – потребовала мрачная Лали.

Аньес проглотил кусок сыра, запил вином из бутылки и лишь потом начал рассказ:

– Я был на корабле, когда тебя похитили, и знаю о происшедшем лишь со слов самого капитана. Когда Миккеле очнулся и понял, что тебя рядом с ним нет, то едва не разнес по частям гостиницу. Слуги рассказали ему о том, что какие-то два человека вынесли из его комнаты свернутый ковер. Джаноцци поднял на ноги своих людей и вскоре узнал, что ранним утром из Стамбула отплыл венецианский корабль «Наяда». Перед самым отплытием к этой галере направилась лодка, в которую с чрезмерной осторожностью опустили ковер. Трудно было не сообразить, кого переправили на корабль. Миккеле незамедлительно отправился в погоню, но в пути нам пришлось несколько задержаться и изменить курс корабля. Поэтому оказались мы не в Венеции, а в Генуе. Отыскать тебя Джаноцци уже не надеялся и занялся другими делами. Но совершенно случайно с неделю назад встретил приятеля, который предложил ему помочь одному важному синьору. Остальное ты знаешь лучше меня.

– Я ничего не знаю. Кто приказал меня похитить?

– Мне неизвестно это. Попробуй догадаться сама – кому успела испортить жизнь?

Лали грустно покачала головой. Предполагать, что ее врагом может оказаться Монна или епископ, было ужасно. Как и подозревать еще кого-либо.

– Я попробую узнать что-нибудь о твоем недруге. А тебе стоит отдохнуть и собраться с силами. Миккеле скоро вернется.

Лали послушно улеглась в постель. Аньес старательно укутал ее в теплое одеяло.

– Прости меня… – в глазах каталонца промелькнула волна сочувствия и жалости.

Надежда шевельнулась в душе несчастной девушки. Может, Фернандо все-таки захочет ей помочь?

74

– Синьор, к вам граф де Бельфлер.

Нахмурившись, Карриоццо повернул голову к оруженосцу.

– Что ему нужно?

– Он ужасно сердит, – предупредил юноша. – Прибыл со свитой своих людей.

– Проклятье! – выругался Антонио. Накинув на себя отороченную мехом плотную куртку, в которой были зашиты металлические

нагрудные пластины, он коротко приказал оруженосцу: – Подай меч и кинжал.

– Что происходит? – Филиппо с тревогой смотрел на старшего брата.

– Не знаю.

Снаружи слышались гневные голоса и бряцание оружия.

– Я не оставлю тебя. Буду прикрывать твою спину, – юноша вытащил свой кинжал из ножен.

– Антонио ди Карриоццо, выходи немедленно! – раздался гневный крик Людовико.

– Останься у входа, – велел Антонио брату и, откинув полог палатки, уставился хмурым взглядом на отряд, столпившийся за спиной Бельфлера. – Что ты хотел от меня?

– Если ты оскорбил ее, то горько пожалеешь о том, что не погиб на чужбине! – зарычал Людовико, похожий на обозленного волка.

– Что случилось? С какой стати ты явился ко мне вооруженным?

– Мерзавец! Украл мою дочь, а теперь пытаешься уверить, что ничего не знаешь?!

Лали… Внутри Антонио все перевернулось.

– Лали исчезла?

– Исчезла? – заорал Людовико. – Верни мою дочь, подлец!

Не обращая внимания на оскорбления, за которые в другой ситуации Бельфлер расплатился бы сполна, побледневший Карриоццо покачал головой.

– Ты не прав. Расскажи мне все. До мельчайших подробностей.

– Не лги! – в руках у Бельфлера сверкнул кинжал. – Где моя дочь?

– Я не похищал ее, – в глазах Антонио собрались тучи.

– Ты отрицаешь, что передал ей письмо?

– Этого я не отрицаю. Я просил передать ей записку.

– А дальше?

– Ничего.

– Ничего? – гневно переспросил Людовико. – Ты хочешь сказать, что она не пришла к тебе ночью?

– Именно так. Я напрасно ждал ее.

Людовико рассек кинжалом воздух, и лезвие прижалось к груди Антонио. Тот стоял, не шевелясь, но знал – еще мгновение, и Бельфлер поплатится за клевету.

– Лжешь! – закричал Бельфлер. – Ты похитил мою дочь и продал ее в рабство, как когда-то давно сделал один из твоих родственников!

В тот же миг Антонио сжал кисть Людовико и приставил свой кинжал к его горлу. Бросив предупреждающие взгляды на двух вооруженных рыцарей – людей Бельфлера, одним из которых был его кузен, Антонио прохрипел:

– Слушай меня хорошенько, Людовико де Бельфлер. Никто из моей семьи не повинен в похищении твоей дочери. Точно так же, как никто из твоей родни не виновен в смерти моего отца. Оставь глупые упреки и расскажи, как исчезла Лали!

– Ее зовут Мальвина! И я не верю тебе. Именно ты привез ее обратно. Полагаешь, это не наводит на некоторые мысли? Ты все рассчитал, вернув мне дочь и снова отняв. Ты желаешь моей смерти!

Глаза Антонио налились кровью.

«Терпение», – успокаивал он себя.

– Ты ошибаешься. Я никогда не смог бы предать Лали. Потому что люблю ее, – он оттолкнул Бельфлера и спрятал кинжал.

Людовико дотронулся до горла, где лезвие оставило тоненькую полоску крови.

– Тогда почему ты отказался жениться на ней?

– По многим причинам, – Антонио покачал головой. – Смерть моего отца – главная. Я считал, что ты причастен к ней.

– Как глупо! Мы были друзьями с Алессандро и мечтали, чтобы наши семьи породнились, – потрясенно покачал головой Людовико. – А вторая?