Колдовство любви
Шрифт:
«Доминика открыто радуется успеху Филиппо, Кажется, она забыла о своем решении разлюбить бывшего жениха».
Когда прозвучало объявление перерыва между боями, скамейки на трибуне, где сидела Лали, быстро опустели: простолюдины, успев проголодаться, спешили к торговцам пивом, пирогами и сладостями. Смешавшись с толпой, девушка направилась вместе со всеми к палаткам рыцарей, устроенным неподалеку от места торговли. Пробравшись сквозь толпу зрителей, снующих возле шатров и жующих вкусные румяные пироги, Лали вскоре нашла огромную зеленую палатку Карриоццо, расчерченную красными полосками.
Лали в нерешительности остановилась. Антонио, наверно, рассердится, увидев ее в своем шатре. Но она твердо решила повидаться с ним и сделает это. Кто знает, когда Лали сможет увидеть его еще раз? Может быть, он успеет жениться на другой девушке. Лали видела, какими томными взглядами окидывали его красавицы в нарядных платьях – точно такими, как наложницы в гареме.
Девушка помедлила, раздумывая: не уйти ли ей, пока не поздно, но, заметив, что оруженосец отвернулся в сторону, храбро откинула полог.
65
Антонио сидел на раскладном стуле, а Филиппо протирал его раны влажной губкой. Юноша с удивлением уставился на Лали, но не стал объявлять брату о ее появлении. Не отрывая взгляда от незваной гостьи, Филиппо продолжил ухаживать за ранами брата.
На полу шатра лежал толстый ковер, заглушавший шаги, поэтому Лали удалось близко подойти к Антонио. Филиппо, молча наблюдавший за ней, тут же протянул девушке губку и отошел. Дрожащими руками Лали окунула ее в травяной настой, осторожно приложила к ране Антонио и, не удержавшись, заглянула ему в лицо. Его глаза были закрыты. Тогда Лали, кусая губы, осторожно обошла Антонио. И едва не закричала от страдания, не в силах видеть зрелище, представшее перед ее глазами. Бесконечные сражения оставили на теле Карриоццо раны и иссиня-красные синяки. Выглядело все это достаточно устрашающе. Почему он не прекратил состязаться в храбрости и ловкости? Ради чего? Неужели ради денег, которые сможет получить за доспехи проигравших? Или он решил что-то доказать себе самому? Или еще кому-то?
– Что ты делаешь здесь? Твое поведение недопустимо и для Европы, и для Стамбула, – Антонио осторожно повел плечами, расслабляя сомлевшие от напряжения мышцы.
– Ты прав… – Лали почувствовала, что из глаз собираются хлынуть слезы. Но она не могла допустить такое унижение и горделиво приподняла подбородок. – Я пришла сюда, чтобы объявить своему противнику, что отныне надену на свое сердце доспехи, которые не пробьет ни одна стрела, – выпрямившись, как струна, готовая лопнуть, она положила губку в чашу и поспешила к выходу, стремясь уйти как можно дальше от этого бессердечного мужчины.
– Останься, Лали, – услышала она за своей спиной тихий голос, ударивший ее в сердце сильнее буйного ветра. – Давай поговорим.
Глубоко вздохнув, девушка обернулась и презрительно приподняла бровь:
– О чем, Антонио Карриоццо? О твоей любви к супруге моего отца? Или о твоей ненависти к моей семье? Или, может быть, о твоей жалости ко мне? Довольно слов. У тебя жестокое сердце. И мне не о чем с тобой разговаривать.
– Не о чем? А твоя любовь, в которой ты пытаешься меня уверить? Неужели она уже исчезла? Ты променяла ее на
– Моя любовь все еще со мной. И мне стыдно, что я не могу избавиться от этого проклятого чувства, – в глазах Лали мелькнула предательская влага, но голос не дрогнул.
– Оставь нас, Филиппо, – глухо потребовал Антонио.
Младший брат мгновенно исчез.
66
Сжав кулачки, девушка отважно смотрела в глаза Антонио.
– Ты где-то оставила перчатки, – сказал он, указывая взглядом на ее обнаженные ладони. – Ты подарила их кому-нибудь в знак признательности?
Она загадочно изогнула бровь.
– Опять Бенедетто?
– Рыцарей на турнире много, – ей удалось многозначительно усмехнуться.
Антонио в один миг оказался подле нее.
– А что ты преподнесешь мне перед последним сражением? – сбросив с золотых локонов чепец, он распустил ее косы и утопил в них ладони.
Напоминая себе, что сердится на него, Лали боролась с искушением подставить губы для поцелуя.
– И что же ты хочешь получить? – как можно небрежнее спросила она. – Мой скромный поясок? Шелковые чулки? Кружевные подвязки?
Антонио довольно долго смотрел ей в глаза, потом пальцы его скользнули по нежной шее, заставив замереть сердце девушки.
– Мне нужна память, – сказал он, обжигая ее страстью и нежностью.
Девушка понимала, что должна оттолкнуть его так же, как он последнее время отталкивал ее, но была не в силах пошевелиться, когда его пальцы потянули платье с ее плеч, обнажая грудь. «Разозлись! – приказывала себе дочь Бельфлера. – Он растоптал твою гордость, не позволяй ему делать с собой все, что ему захочется».
Жесткая мужская ладонь накрыла грудь Лали, заставив ее вздрогнуть и прижаться к нему.
– Ты… не должен… – слабо запротестовала она. Большим пальцем мужчина нежно провел по ее губам.
– Кому ты принадлежишь, Лали – золотой тюльпан? – задал он вопрос на турецком языке и низко склонил голову. Его губы находились в нескольких дюймах от ее рта.
«Тебе, только тебе и никому другому!» – рвался из груди крик.
– Я… – девушка судорожно вздохнула и, подняв руку, осторожно дотронулась до его покрытого синяками лица. – Возьми меня в жены.
Мужчина нежно провел губами по ее рту.
– Не могу, – прошептал он и повторил вопрос: – Кому ты принадлежишь, моя госпожа.
– Тебе, – пролепетала она, понимая, что окончательно пропала. – Я принадлежу тебе, мой возлюбленный господин.
– Тогда почему ты медлишь? Подари мне себя… – прижимая податливое тело Лали к своей обнаженной груди, Антонио впился губами в сладкий девичий ротик.
Девушка мгновенно забыла обо всем. Застонав от желания, она сомкнула руки у него на шее, позволяя ему подхватить ее в объятия. Неужели ей суждено стать счастливой? Хотя бы на короткое время. Время для нее замерло, и ничто больше не существовало в этом мире, кроме любви. Сжимая тело Лали в своих жадных объятиях, Антонио осыпал частыми поцелуями ее лицо, закрытые глаза, осушал слезы, заставлял трепетать от страсти, и она отвечала ему все более горячими поцелуями.