Колдун из клана Смерти
Шрифт:
— Ты думаешь, оставаться в бездействии легче, чем утолить, наконец, свою ненависть?
— Твоя ненависть также беспомощна, — печально покачал красивой седовласой головой Леонардо. — Даже она не в состоянии ничего создать.
Александр медленно провел рукой по лицу:
— Твои упреки несправедливы. Это не беспомощность, как думают многие. Не отсутствие силы или решимости. Если я позволю себе обратить свою магию против недоброжелателей, пострадают такие, как она, — маэстро указал на юную фэри, замершую в кресле.
Паула никогда не слышала, чтобы учитель говорил так — просто,
— Если я уйду из реального мира, мои ученики останутся беззащитны. Их уничтожат с планомерным, садистическим наслаждением. Тхорнисхи, асиманы, вьесчи… — Александр улыбнулся невесело. — Жизнь назначает за все свои дары слишком высокие цены, и мы покупаем самую ничтожную из ее тайн за чудовищную и безмерную плату.
Девушка с лицом мадонны подошла к Леонардо. Села у его ног на низкую скамеечку. Он опустил руку с длинными сильными пальцами скульптора и выступающими линиями вен на ее плечо. Средневековая горожанка прижалась к ней щекой.
Его называли итальянским Фаустом. Мастером, познавшим почти все секреты жизни и никогда не боявшимся смерти. «Как хорошо прожитый день дает спокойный сон, так с пользой прожитая жизнь дает спокойную смерть», — вспомнила фэри слова Леонардо.
Он не оставил людям ни одного автопортрета, глядя на который можно было бы с уверенностью сказать, что на нем изображен великий маэстро. Его обвиняли в ужасном отчуждении от всего человеческого и признавали его трепетную любовь ко всему живому. Среди семи тысяч рукописей и рисунков Леонардо не было ни одного листа, где бы говорилось о его юности. Современники считали, что он талантливый и многосторонний, но медлительный, склонный бросать работу недоделанной. Они не знали, что жизнь, уготованная ему, будет достаточной долгой для того, чтобы закончить все незавершенное. Он сам не знал этого.
Паула оглянулась. За ее спиной, между высокими колоннами виднелась огромная бронзовая скульптура. Всадник верхом на коне, вставшем на дыбы. Казалось, еще мгновение — и жеребец прыгнет с помоста или сбросит седока. Но человек, властно натягивая поводья, удерживал мощного скакуна.
Памятник Франческо Сфорца и бурному, стремительному, неукротимому движению жизни, побеждающему время. Пятьсот лет назад он стоял на площади Кастелло. Леонардо выполнил его из глины и мечтал вылить в бронзе, но французские солдаты, занявшие Милан, расстреляли «Великого колосса».
В человеческой жизни мечте не суждено было сбыться. Леонардо воссоздал статую много позже. В мире, где больше никто не мог помешать ему воплощать идеальные помыслы в реальность.
Паула почувствовала странное стеснение в груди. Словно перед ней приоткрылся уголок занавеса, за которым, без зрителей, среди прекрасных декораций разыгрывался великолепный спектакль… Нет! Это она играла в какой-то дурной постановке, а здесь текла настоящая жизнь, наполненная смыслом. Здесь не предавали, не изворачивались, не интриговали… Здесь создавали ту самую красоту, о которой велось столько пустых разговоров в реальности. Девушка с ясным лицом и нежной улыбкой сама казалась ожившим произведением искусства.
— Твоя ученица уже почувствовала
— Истинному творцу часто недостает свободы. — Александр пристально посмотрел на фэри, и та поспешно опустила взгляд, подозревая, что ослышалась. Было трудно поверить, что маэстро назвал ее «истинным творцом» всерьез.
— Преграда существует лишь в ее голове. Подойди ко мне, девочка, — велел флорентиец неожиданно.
Взволнованная Паула поднялась, положив на сиденье кресла папку с рисунками. Приблизилась.
— Не применяй свою силу для убийства, — произнес великий мастер мягко. — Иначе ты разрушишь себя.
Фэри промолчала. Оправдываться не имело смысла. Обещать не использовать магию для защиты или нападения она не могла. Видимо, Леонардо понял это.
— Сейчас не говори ничего, но подумай. Художник не имеет права создавать смерть. Ни своими творениями, ни самой своей жизнью.
— Но как тогда я буду защищаться?! — с горячностью спросила девушка.
— Научись созерцать мир, и тогда он сам защитит тебя. Принимай то, что он дает тебе…
Паула кивнула, глядя в прекрасные, мудрые глаза Леонардо. Хотя знала — стоит ей покинуть волшебный дом гения и вернуться в свою обычную жизнь, она начнет сомневаться в его словах…
Выйдя из зала, Александр со спутницей оказались на широкой лестнице. И пока они спускались, сияние за их спинами постепенно меркло. Исчез теплый аромат апельсинов. Стихло воркование голубей. Прошло несколько мгновений, прежде чем Паула поняла, что на ее плечи падает снег. Подняв голову, девушка увидела ночное небо, подсвеченное яркими огнями города. Оглянулась. И оступилась бы, если бы Александр не поддержал ее.
Дом Леонардо исчез, так же как и лестница, по которой они шли. За спиной остался лишь продуваемый ветром узкий переулок.
Последняя ступенька превратилась в обледеневший тротуар.
Маэстро накинул на плечи ученицы полушубок, который нес, перекинув через руку, и направился к машине. А юная фэри стояла на ветру, чувствуя, как все еще звенят в душе золотые огоньки чужого мира…
В особняке шла шумная подготовка к балу-маскараду. Молодые фэриартос, весело болтая, украшали дом к предстоящему празднику. Разноцветные гирлянды из живых цветов увили колонны. Под потолком переливались гроздья прозрачных шаров, наполненных мерцающим светом. Отовсюду свисали золотые и серебряные ленты серпантина. Кто-то, не удержавшись, уже швырнул несколько горстей конфетти, и крошечные сияющие сферы поблескивали на полу и в цветочных букетах.
В бальном зале, наполненном запахом хвои и мороза, многократно отражаясь в зеркалах, стояла огромная ель. Каждое ее отражение отличалось от предыдущего. В одном — лесная красавица была засыпана снегом, над которым летали голубые искры. В другом — освещена рубиновыми огнями. В третьем — увешана хрустальными звездами и рождественскими ангелами. В четвертом — на ветках висели золотые яблоки, и каждое из них медленно распускалось сверкающим подсолнухом. С потолка падали хлопья снега и таяли в воздухе, не долетая до пола.