Колдунья моя
Шрифт:
— О-о-о-о! — застонала Мэйрин. — О-о-о-о, Жосслен! О как же ты меня жестоко наказываешь!
Его опытный в ласках язык неутомимо двигался взад-вперед по ее трепещущей розовой плоти, и хотя Жосслен крепко держал ее бедра, она извивалась от наслаждения.
— Ах, как сладко, — пробормотал он, на мгновение оторвавшись от ее тела. — Какая ты сладкая, колдунья моя!
— Ах, Жосслен, — задыхаясь прошептала она. — Ты сегодня хорошо наказал меня, но если хочешь, чтобы я и впредь знала свое место, тебе придется продолжить этот урок.
— Значит, таким образом мне удастся исправить твое скверное поведение? — спросил
— Ах, какая жестокая пытка, милорд, — простонала она, — но, умоляю тебя, продолжай, и я буду вести себя так, как ты захочешь! А-а-а! О-о-о! — И Мэйрин внезапно захлестнула горячая волна медового блаженства.
С жадным стоном, вырвавшимся из груди, Жосслен набросился на нее, вонзив твердое как камень орудие в ее горячие глубины. Словно одержимый, он погружался и отступал… погружался и отступал… погружался и отступал… Мэйрин, забывшись, до крови расцарапала ему спину; губы их терзали друг друга в ненасытных поцелуях. И наконец оба судорожно вздрогнули, переступив последний порог, отделявший их от ослепительного блаженства. Обессилев от этого взрыва безудержной страсти, они еще долго лежали в полузабытьи, не размыкая объятий.
В конце концов Мэйрин пришла в себя и изумленно проговорила:
— Но ведь сейчас не больше двух часов пополудни! Жосслен слабо рассмеялся.
— Мэйрин, — прошептал он, — при чем тут время?
— Но разве можно заниматься любовью сейчас? Днем? По-моему, это не правильно.
— Мне неизвестно правило, запрещающее мужу и жене наслаждаться друг другом, когда им захочется. — Жосслен перекатился на бок, взял Мэйрин за руку и поцеловал се.
— Ты помнишь, чтобы твои родители когда-нибудь любили друг друга днем? — спросила она.
— До того как поженились — да, но после свадьбы от стали очень чопорными. Впрочем, не настолько, чтобы не рожать детей. По-моему, все это очень странно. Моя сестра, Линетта, — законнорожденная, а я — нет. Я ее почти не знаю. Мать не хотела, чтобы ее драгоценная доченька якшалась с бастардом. — В голосе его явственно слышалась горечь. Мэйрин ободряюще пожала его руку.
— Мы будем любить всех наших детей, Жосслен. Я никогда не видела мою сводную сестру, но Брэнд был для меня всем! Я очень любила его. Мне хотелось бы, чтобы и наши дети любили друг друга.
«Она — просто чудо!»— подумал Жосслен. Он еще никогда не встречал женщины с таким открытым и добрым сердцем. Чем он заслужил такое счастье? Жосслену хотелось кричать от радости.
— Я должен написать отцу, — сказал он, — и сообщить ему о нашей свадьбе. Давно уже пора, но у меня отвратительный почерк. Как ты думаешь, отец Альберт сможет написать под мою диктовку?
— Я могу написать, — ответила Мэйрин, поднимаясь и застенчиво оправляя юбки. — Если, конечно, ты приведешь себя в порядок и спустишься со мной в зал.
— Прекрасно, Мэйрин, я пойду с тобой. Но отныне я буду строго следить за твоим поведением, и каждую ночь тебе придется отчитываться за проступки.
— А как быть с твоим поведением, милорд? — с озорной улыбкой спросила она. — Мне тоже придется строго следить за тобой! Жосслен кивнул.
— Я человек справедливый. Не стану возражать. — Он поднялся, придал своей одежде более или менее пристойный вид и снова сжал Мэйрин в объятиях. — Ты дерзкая девчонка, Мэйрин!
— Такому
— Нет, погоди, — рассмеялся он, когда она попыталась высвободиться. Он ответил на ее поцелуй своим — медленным, сладостным и чувственным.
«Почему, — подумала Мэйрин, — почему, когда он целует меня, мне кажется, что по моим жилам растекается медовое вино?» Она оторвалась от его губ.
— Не надо, — слабым голосом попросила она.
— Почему? — удивился он. — Мне нравится целовать тебя. — Мне тоже нравится, — ответила она, — но это заставляет меня слишком сильно желать тебя. Жосслен усмехнулся.
— Вот такое поведение мне по душе. — Он крепко прижал ее к себе, поглаживая по спине.
— Мы ничего не сможем больше делать, если будем все время… все время…
— Любить друг друга! — радостно подхватил он и рассмеялся. — Но я этого и хочу, Мэйрин! И еще я хочу посеять в» тебя семя, глубоко и надежно, чтобы у нас родился сын! — Он взглянул на нее из-под полуопущенных век, и взгляд этот пылал страстью. — Похоже, я никогда не смогу насытиться тобой, колдунья моя!
— И я тобой, Жосслен! — прошептала она. — Ты знаешь, как сильно я хочу тебя? Возможно, мне следовало бы стыдиться такого отчаянного желания. — Она мягко дотронулась до его щеки, и Жосслен вздрогнул от ошеломляющей волны страсти.
Но тут он разжал объятия и встряхнулся.
— Ты права, Мэйрин. Если мы не уйдем из этой комнаты, то ничего никогда больше не сделаем. — Он взял ее за руку, и они спустились в зал, где Ида склонилась над шитьем, а Дагда продолжал точить ножи.
Мэйрин взяла недошитую тунику и принялась украшать вышивкой воротник. Жосслен вернулся к столу, заваленному расчетными книгами. Но они то и дело бросали друг на друга взгляды. Они действительно никак не могли насытиться друг другом.
Когда подали ужинать, они ели механически, почти не чувствуя вкуса, не в силах дождаться момента, когда смогут ускользнуть из зала и вернуться в спальню. О письме Раулю де Рохану, конечно, уже давно забыли. Ида и Дагда лукаво переглядывались. Наконец Мэйрин и Жосслен, усердно зевая и жалуясь на усталость, покинули зал. Ида сказала:
— Думаю, Дагда, к Михайлову дню у Эльфлиа появится наследник. Честно говоря, мне уже не терпится покачать на руках внука!
Ирландец ухмыльнулся, но в его голосе послышалась нотка печали:
— Она так похожа на Мэйр Тир Коннелл! Моя принцесса была так же ненасытна в своей страсти к Сирену Сен-Ронану, как Мэйрин — к своему мужу.
— Дай Бог, чтобы их любовь не кончилась так же печально, — встревоженно проговорила Ида.
— Ну нет, — успокоил ее Дагда. — У моей принцессы всегда было слабое здоровье. А Мэйрин крепкая, да и в бедрах она шире, чем принцесса. Лицом Мэйрин пошла в свою мать, а сложением скорее в отца. Вы только взгляните на нее, леди Ида! Она просто создана для того, чтобы рожать детей! И она хочет рожать! Моя принцесса радовалась, что носит дитя от барона Сен-Ронана, но в глубине души боялась родов. А такие страхи навлекают на женщину горе. Но с Мэйрин все иначе. Мэйр Тир Коннелл была настоящей феей, маленькой и хрупкой. А ее дочь совсем другой породы. Не бойтесь за нее, леди Ида. Она не просто смиренно сносит испытания — она борется!