Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Нестеров Антон Викторович

Если мы дадим себе труд пролистать английские печатные книги середины XVI в., то обратим внимание, сколь часто на их титульных листах или на вкладных гравюрах присутствует образ Колеса Фортуны. Порой на этих изображениях Колесо висит в воздухе над океанской бездной, поддерживаемое мачтами двух кораблей; на каждом из кораблей изображается змея: левая символизирует пассивное начало природы, правая – активное; по ободу Колеса карабкаются человеческие фигурки: одних Фортуна возносит на самый верх, других сбрасывает в пустоту, подъем с неизбежностью сменяется низвержением и новым подъемом; но при этом в правой, восходящей половине Колеса, ближе к его ступице, мы видим Гермеса, обманчивого и ускользающего бога искателей и тайнознатцев, бога окольных путей и троп, а в левой половине рисунка, внизу, притаился похожий на Тифона змей, чья разверстая пасть поджидает несчастных, которые не смогли удержаться на ободе. Сам образ Колеса известен со времен Средневековья, однако ни в какую иную эпоху он не тиражировался столь широко, как во XVI–XVII вв. Слишком уж точно соответствовал он духу времени. Времени, когда за стремительным вознесением на самые вершины власти следовало столь же стремительное падение; репутации и состояния создавались вдруг и вдруг же рушились – достаточно вспомнить историю Эссекса и множества других блистательных елизаветинских придворных, в лучшем случае кончавших нищетой и опалой. Корабли внизу напомнят нам о Дрейке, разгроме Великой Армады, попытках Англии закрепиться в Новом Свете, оттеснив в сторону других владычиц морей, упорно не желавших ее туда допустить: Испанию и Португалию. А что до Гермеса: в памяти сразу же всплывает

придворный астролог, математик и алхимик доктор Ди, без которого не принималось ни одно важное решение в начале царствования Елизаветы I. Алхимия пользовалась особым покровительством королевы: достаточно сказать, что в государственных документах можно найти около тридцати различных докладных, имеющих отношение к алхимии и деланию золота из неблагородных металлов, причем по одному из этих документов приходятся на царствование Эдуарда VI, Марии VII и Иакова I, а все остальные – на эпоху Елизаветы. Чаще всего эти «алхимические записки» открываются прошением очередного искателя разрешить ему произвести золото для королевской казны, затем следуют различные сметы, связанные с проведением опытов, а оканчивается все прошением неудачника об освобождении его из Тауэра. Так, 7 февраля 1565 г. некий Корнелиус де Алнето, известный также как Данной, обращается к королеве с предложением «изготовлять для Ее Величества 50 000 марок чистого золота ежегодно, на определенных условиях». [719] Год он проводит в экспериментах, по-видимому, неудачных, ибо 7 марта 1566 г. Уильям Сесил, лорд Берли, докладывает о том, что некий ученый муж делает тайные приготовления к отъезду, и предлагает того арестовать. [720] В июле того же года шериф Воод навещает по указанию графа Лестера томящегося в Тауэре Ланноя с тем, чтобы выяснить, «чем вызвана отсрочка в получении необходимого количества металла». [721] В августе 1566 г. сэр Френсис Джобсон докладывает лорду Берли, что обсуждал с Корнелиусом де Ланноем его подготовку к алхимическим операциям, «которые по характеру своему не требуют больших денежных затрат». [722] 13 марта 1567 г. Данной посылает Королеве отчет о попытках получения золота и алхимических медалей, с объяснением причин неудач. При этом его искренность не вызывает сомнений. Данной не шарлатан. Сохранился дневник, который он вел в Тауэре; среди прочих записей мы читаем там горькую строчку, датированную 10 февраля 1567 г.: «Писано Корнелиусом де ла Ноем, алхимиком, работавшим в Сомерсет Хаус и претерпевшим многие мучения за то, что он пообещал превратить любой металл в золото».

719

English State Papers. Vol. XXXVI. 12.

720

English State Papers. Vol. XXXIX. 39.

721

English State Papers. Vol. XL. 28.

722

English State Papers. Vol. XL. 53.

В этой истории мы сталкиваемся с одной очень важной особенностью, присущей восприятию людей той эпохи. Даже в том жалком и двусмысленном положении, в котором он оказался, Данной сохраняет редкостное достоинство. Ибо ценность всякого человека – в нем самом. Не в его конкретном статусе, богатстве, не в его успехах и достижениях – все это может быть игралищем Фортуны. Взлеты и падения – лишь взлеты и падения. Внутренняя же основа человеческого существа – душевный склад, характер – пребывает неизменной. Так, другой английский алхимик, компаньон доктора Ди – Эдвард Келли в начале трактата «Камень философов» обращается к императору Рудольфу, при дворе которого он производил алхимические опыты – и, подобно Данною, был брошен в темницу, за то, что не добился успеха: «Хотя дважды, находясь в Богемии, я бывал закован в цепи и брошен в узилище, и претерпел в этой стране столько унижений, как ни в какой иной части света, разум мой оставался свободен, все время совершенствуясь в познании той философии, что отвергается лишь людьми глупыми и недостойными, однако превозносится теми, кто истинно мудр…» [723] И эта независимость человека той эпохи от внешних обстоятельств не в последнюю очередь была одной из причин иных стремительных восхождений наверх: ценился талант, яркость, безоглядная решительность, а не знатность рода или богатство…

723

Tractatus duo egregii, de Lapide Philosophorum, una cum Theatro astronomiae terrestri, cum Figuris, in gratiam filiorum Hermetis nunc primum in lucem editi, curante J. L. M. C. Qohanne Lange Medicin Candidato]. Hamburg, 1676. P. 98.

Интерес Елизаветы к алхимии возгорался и пропадал прямо пропорционально оскудению государственной казны, дела которой бывали в иные периоды ее царствования отнюдь не блестящи, однако не следует забывать, что для людей той эпохи духовный аспект Великого Делания был куда важнее связанных с алхимией возможностей моментального обогащения. Трансмутация – преображение неблагородных металлов в золото – рассматривалась лишь как практическое свидетельство обладания Философским камнем, дающего адепту возможность преодолеть падшую человеческую природу и вернуться в «адамическое состояние», разрушенное грехопадением.

Собственно говоря, этот «антропоморфный акцент» характерен для любой из наук той эпохи: математика, оперирующая числами, прослеживала пропорциональные соответствия внутреннего и внешнего, микрокосма и макрокосма, ибо, как сказано в предисловии доктора Ди к английскому переводу Евклида, выполненному Генри Биллингсли, «все вещи созданы по закону чисел, что выражает изначальные связи, положенные Творцом в основу этого мира». [724] Астрономия была неразрывно связано с астрологией, описывающей склад души человека. При таком положении вещей науки могли самым непосредственным образом питать поэзию, поставляя ей образы и контексты, не всегда уловимые для современного человека. Известно, что хлесткая эпиграмма, написанная Донном на гибель Великой Армады, пользовалась у современников чрезвычайным успехом: [725]

724

The Elements of Geometrie of the most ancient Philosopher Euclide of Megara, Faithfully now first translated in the Englishe toung, by H. Bringsley… With a very druitfull Preface made by M. I. Dee. London, 1570. Sig. i⁵.

725

Некоторые исследователи полагают, что поводом для написания эпиграммы послужил иной эпизод: потопление одного из испанских кораблей Кадикской экспедицией У. Рэли, в которой Донн принимал участие.

Из пламени охваченных на дноСпешащих кораблей бросались вплавь,От пламени спасаясь, но приставК чужому судну, гибли все одно;Так каждый сгинул, свой избрав удел:Иной тонул в огне, иной в волнах горел.(A Burnt Ship. Горящий корабль. Пер. В. Куллэ)

Дрейк послал против Великой Армады, стоявшей на якоре в Клее, горящие брандеры. В считанные часы огонь и ветер превратили непобедимый испанский флот в ничто. Как шутили англичане, «ветер оказался протестантом».

Неизвестный

художник. Сэр Фрэнсис Дрейк. Ок. 1580. Национальная портретная галерея, Лондон

Донновская эпиграмма, казалось бы, всего лишь изящно сжимает эту ситуацию до нескольких рифмованных строк – если не знать одного подтекста. В алхимии существуют понятия двух путей, ведущих к посвящению: «сухого» и «влажного». В алхимических трактатах часто повторяется формула, что идущие одним путем «сгорают в воде», тогда как другие – «омываются пламенем». Избравший «сухой путь» должен преодолеть свои человеческие страсти с помощью их же самих. Что касается «влажного пути», то на нем главной целью будущего адепта становится сохранение ясности сознания, лишенного – на время – своего «фиксатора», то есть тела. И именно эта алхимическая аллюзия придает многомерность донновским строкам.

Вряд ли можно понять что-либо в стихах и прозе Донна вне сплетения судеб, взглядов, словаря, банальностей, общих мест и прозрений его эпохи: «невнятен темный текст без пояснений». [726] И речь идет не столько о разделяющих нас столетиях, сколько о совершенно разных способах мышления: мы разучились мыслить и переживать в тех категориях, внутри которых протекала жизнь Джона Донна – поэта и проповедника, солдата Фортуны и дипломата, светского щеголя и духовника Его Величества Иакова I.

726

Dark texts need notes. (To the Countesse of Bedford. «Madame, you refin'd mee…» Verse 11)

Что ж, о судьбах – круг, в котором суждено было вращаться Донну, выходцу из весьма зажиточной и почтенной семьи, состоящей в прямом родстве с Томасом Мором – лордом канцлером Генриха VIII, автором знаменитой «Утопии» и католического мученика, умершего за свои религиозные убеждения, – этот круг отличался рафинированным интеллектуализмом.

Донн, получивший прекрасное домашнее образование, – его детскими наставниками были отцы-иезуиты – лучшие учителя той поры, – прошедший выучку в Оксфорде и Кембридже, а затем окончивший цитадель английского правоведения – Линкольнз-Инн, – весьма успешно начинает свою карьеру, приняв участие в ряде военных экспедиций, среди которых следует назвать осаду Корунны, [727] предпринятую в 1589 г. сэром Френсисом Дрейком, Кадикскую экспедицию Эссекса, Дрейка и Рэли 1596 г. и плавание к Азорам 1597 г., которому мы обязаны созданием двух самых знаменитых донновских стихотворных посланий: «Шторм» и «Штиль».

727

Parker, Derek. John Donne and his World. London, 1975. P. 14.

Вспоминая Донна в те годы, сэр Ричард Бейкер скажет: «Он был блестящим кавалером, жадным до развлечений, хотя и не беспутных, а вполне благопристойных, большим поклонником дам, заядлым театралом и сочинителем весьма изощренных стихов». [728]

Ему вторит первый биограф Донна, Исаак Уолтон: «Довелось мне видеть разные его портреты, исполненные в различных манерах, <…> но упоминаю я об этом потому, как был среди них один, писанный искусной рукой, где нарисован он в возрасте восемнадцати лет, со шпагой и прочими атрибутами, что пристали молодому человеку той эпохи, следующему суетной моде и следящему за красой нарядов» (цв. ил. 3?).

728

Цит. по: Cotnte Le, Edwards. Jack Donne: From Rake to Husband/ Comte Le Edwards. Poet's Riddles. New York, London, 1975. P. 46.

Перед нами – светский щеголь, законодатель вкуса в кругу придворной молодежи, искатель приключений, волокита и автор фривольных стихотворений, которого христианнейший Клайв Степлз Льюис обвинял в презрительно-легомысленном отношении к женщинам, недостойном истинного поэта. [729]

В заморских экспедициях Донн обзавелся необходимыми связями, которые проложили ему дорогу ко двору, но гораздо интереснее то, что одним из начальников Донна в Кадикской операции был сэр Уолтер Рэли. Безмерно одаренный и растративший свои таланты едва ли не впустую, – почти все его начинания пошли прахом, – кончивший при Иакове I свою жизнь на плахе, Уолтер Рэли, поэт и мореплаватель, философ и фаворит Елизаветы, «самый блестящий, самый влиятельный и самый ненавидимый человек в Англии», был главой так называемой «школы ночи» – кружка, куда входили поэты Кристофер Марло [730] и Джордж Чапмен, [731] Уильям Уорнер, [732] поэт и алхимик Фердинанд Стенли – граф Дерби (чья вдова, в девичестве Алиса Спенсер, вышла замуж за патрона Донна, сэра Томаса Эджертона), математик и астроном Томас Хэрриот, предвосхитивший многие открытия Кеплера, граф Нортумбеленд. [733] Заметим, что Рэли покровительствовал Эдмунду Спенсеру и даже выхлопотал для него у королевы ежегодную пенсию в размере 50 фунтов. [734] (Для сравнения: после смерти отца доля Джона Донна в наследстве составляла 3000 фунтов, а два года, проведенные Донном за границей после окончания Линкольнз-Инн, обошлись ему примерно в 700 фунтов.) Одно из поэтических посвящений, предваряющих спенсерову «Королеву фей», обращено к Рэли. Начинается оно словами: «To thee that art the sommers Nightingale…» – «Тебе, кто – летней ночи соловей…». Жанр посвящения патрону подразумевал некую толику преувеличения заслуг и добродетелей покровителя, однако в данном случае мы вряд ли имеем дело с «канонизированной» лестью. Среди современников – а это Шекспир, Сидни, Спенсер – Рэли считался большим поэтом. И не его вина, что тексты не сохранились: до нас дошло едва ли полсотни стихотворений. В данном случае интереснее другое – уподобление соловью – явная аллюзия на «школу ночи».

729

Lewis C. S. Donne and Love Poetry in the Seventeenth Century/ Donne: Songs and Sonnets. Ed. By Lovelock Julian. London, 1993. P. 113–133.

730

Марло Кристофер (1564–1593) – поэт и драматург, возможно, был вовлечен в международный шпионаж; трагически погиб, получив удар ножом в трактирной драке.

731

Чапмен Джордж (ок. 1560–1634) – поэт и драматург. Современники считали, что в монологах он превосходит Шекспира. Один из самых «темных» английских поэтов – особенно это относится к его поэме «Тень ночи» (1594) – своеобразного гимна во славу «тайных» наук (Об этом см.: Yates Frances A. The Occult Philosophy in the Elizabethan Age. London, Boston and Healey, 1979. P. 135–146). Главным делом своей жизни считал переводы на английский «Илиады» (1611) и «Одиссеи» (1614–1615).

732

Уорнер Уильям (1558–1609) – известен своей метрической историей Англии, написанной 14-сложником и охватывающей период от времен патриарха Ноя до царствования Елизаветы I. Шекспироведы и по сей день спорят, был ли Шекспир знаком с его переводами из Плавта, когда писал свою «Комедию ошибок», восходящую к Плавту.

733

О «Школе ночи» см.: Bradbrook М. С. The school of night. New York, 1965.

734

Kernan Alvin B. The Playwright as Magician. Shakespere's Image of the Poet in the English Public Theater. London, 1979. P. 19.