Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века
Шрифт:
Для жанра ars moriendi характерен акцент на переменчивости человеческого жребия и неожиданности горечей и испытаний, венцом которых является смерть. Так, один из трактатов утверждает:
«Сегодня мы здоровы и крепки, а завтра – больны; сегодня счастливы, а завтра – поражены скорбью; сегодня богаты, а завтра – ввергнуты в нищету; сегодня прославлены, завтра – опозорены и отринуты; сегодня живы, а завтра – мертвы… О, что за перемена участи в течение двух лишь дней! От счастья – к горечи, от здоровья – к болести, от наслаждения – к скорби, от спокойствия – к тревогам, от силы – к слабости – и точно так же от жизни перехожу я внезапно к смерти! Что за жалкое я создание!» [788]
788
Ibid. S. XXXI–XXXV.
Достаточно сравнить этот пассаж с началом «Обращений к Господу…», чтобы сходство бросилось в глаза:
«Переменчива
789
Донн Джон. Обращения к Господу в час нужды и бедствий. Пер. А. Нестерова/ Донн Джон. По ком звонит колокол. М., 2004. С. 31–32.
Заметим и еще одну параллель. Все трактаты, посвященные «искусству умирания», настаивают на том, чтобы лежащий на смертном одре публично произнес символ веры: «Прежде, нежели покинут меня жена, дети и слуги мои, желаю я в их присутствии исповедовать мою веру, дабы и вы, друзья, что собрались здесь у одра моего, могли бы засвидетельствовать перед Богом и миром, что умираю я христианином», – пишет безымянный автор «Спасения человека недужного» – еще одного популярного в XVII в. сочинения этого жанра. [790]
790
Donne John. Devotions upon emergency ocassions. A critical edition with introduction and commentaries by sister Elizabeth Savage VI. Salzburg, 1975. S. XL.
Донн каждый раздел «Обращений…» заключает молитвой. Однако сочинение Донна далеко выходит за рамки трактатов ars moriendi. Те были лишь практическим наставлением для умирающего. Донн претендует на нечто гораздо большее. Едва ли не на тяжбу с Господом Богом. «Увещевания» – своего рода юридический разбор реального положения подзащитного, коим является сам Донн. Здесь он, с одной стороны, опирается на традицию права, с которой он познакомился во время обучения в Линкольнз-Инн, а с другой – на книгу Иова. Иова, вызывающего Бога на разбирательство: «Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне». [791] И каждый раз, взвесив все доводы, Донн смиренно склоняет голову. Именно на параллель с Иовом мы опирались, когда говорили, что возможное русское название всей книги – «Взывая на краю».
791
Иов 42,4.
Если увещевания – наиболее богословски насыщенные части «Обращений к Господу…», то «Медитации», которым Донн обязан славой прекрасного прозаика, полны «мудрости мира сего». Здесь мы встречаемся с космографией и алхимией, платонизмом и герметикой. При этом Донн оперирует с набором «общих топосов» своей эпохи – но делает это поистине виртуозно. Магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением. [792]
Представление о человеке как микрокосме – малом подобии большого Универсума (см. с. 53), восходящее еще к Демокриту и платоновскому «Тимею», окончательно оформилось под пером Парацельса, писавшего: «Различие между всем Мирозданием и микрокосмом состоит лишь в том, что человек изваян и создан в форме, образе, очертаниях и элементах, несколько отличных от тех, что присущи Вселенной: земле в человеке соответствует плоть, воде – кровь, пламени – телесный жар, а воздуху – бальзам». А так как человек оживлен Святым Духом, «он есть микрокосм не только в силу формы своей или элементов, из коих создано его тело, но в силу всех данных ему сил и способностей, делающих его подобным миру великому». [793] Ссылки на это представление мы найдем у множества авторов, от Джона Ди до Роберта Фладда (см. с. 136). Однако интереснее привести один пассаж из «Истории мира» Рэли, который почти параллелен донновским рассуждениям из «Медитации IV». Рэли пишет:
792
Отметим, что именно это качество ряд исследователей
793
Цит. по: Crashaw E. Hermetic Elements in Donne's Poetic Vision/ John Donne. Essays in Celebration (Ed. by A. J. Smith). London, 1972. P. 333.
«Чему уподобим мы человека? Кровь, что течет в теле его по венам, повторяющим своими очертаниями древесную крону, можно сравнить с водами, что разносятся по поверхности земли ручьями и реками, дыхание его подобно ветру, тепло его тела – тому жару, что заперт в глубинах земли… волосы на теле, придающие ему очарование или портящие его, подобны траве, покрывающей кожу земли… глаза наши подобны двум источникам света, коими являются луна и солнце, юность наша – цветам весны, длящейся столь недолго, – цветам, коим суждено иссохнуть под жарким летним солнцем и быть сметенными в небытие натиском зимы…» [794]
794
Raleigh Walter, Sir. The History of the world. Ed. By С A. Patriges. London, 1971. P. 126.
Однако разница между Донном и другими мыслителями того времени заключается в том, что он оспаривает правомерность самого уподобления человека и мироздания: человек есть Венец Творения и потому он совершеннее тварного Космоса, несмотря на все его разнообразие и величие:
«Если б вены нашего тела протянулись в длину, словно реки, сухожилия стали бы подобны земным пластам, а мускулы, что бугрятся один над другим, превратились в холмы, кости – в каменные карьеры; если бы все органы наши увеличились до пропорций того, что соответствует им в мире, то вся Сфера воздуха не смогла бы стать окоемом для этой Человеческой планиды, а Небесная твердь едва бы вместила эту звезду; ибо во всем мире нет ничего, чему бы ни нашлось соответствия в человеке, но человек наделен множеством органов, которые не имеют подобия в этом мире».
При этом интересно дальнейшее развитие донновской мысли:
«Продлите же это Размышление о сем великом мире, Человеке, настолько, чтобы помыслить, сколь безмерны создания, порожденные этим миром; наши создания – это наши мысли, они рождены великанами: они простерлись с Востока до Запада, от земли до неба, они не только вмещают в себя Океан и все земли, они охватывают Солнце и Небесную твердь; нет ничего, что не вместила бы моя мысль, нет ничего, что не могла бы она в себя вобрать. Неизъяснимая тайна; я, их создатель, томлюсь в плену, я прикован к одру болезни, тогда как любое из моих созданий, из мыслей моих, пребывает рядом с Солнцем, воспаряет превыше Солнца, обгоняет Светило и пересекает путь Солнечный, и шага одного им на то достаточно». [795]
795
Донн Джон. Обращения к Господу в час нужды и бедствий. Пер. А. Нестерова/ Донн Джон. По ком звонит колокол. М., 2004. С. 61–62.
Современники Донна слышали в этих словах явную аллюзию на «Асклепия» – герметический трактат, приобретший стараниями итальянских неоплатоников Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола статус едва ли не столь же авторитетный, как Пятикнижие Моисеево. Достаточно сказать, что в XV–XVI вв. Гермеса Трисмегиста изображали на стенах католических храмов, в частности в Сиенском кафедральном соборе. Так вот в «Асклепии» мы читаем:
«Прикажи душе перенестись в Индию, пересечь океан – во мгновение ока она это исполнит. Повели ей взлететь в небо – ей не потребуются крылья, ничто не в силах ей воспрепятствовать. И если ты захочешь пробиться сквозь сферу универсума и созерцать то, что находится вовне, – если существует что-то вне мира, – ты способен это сделать.
Поверь, нет ничего невозможного для тебя, представь себя бессмертным и способным понять все, все искусства, все науки, всю природу каждого живого существа. Поднимись выше самых высоких высот, опустись ниже самых глубоких глубин. Вбери в себя все чувства всех созданий, огонь и воду, сухость и влагу, воображая, что ты существуешь повсюду: на земле, в воде, в небе, что ты еще не рожден, в утробе матери, отроком, стариком, в гробе, за гробом…» [796]
796
Цит. по: Тананаева Л. И. Рудольфинцы. Пражский художественный центр на рубеже XVI–XVII веков. Москва: Наука, 1996. С. 35–36.