Колесо Фортуны
Шрифт:
– Бывало, - после паузы подтвердил архитектор.
Бородач молчал.
– Значит, в сложной ситуации, скажем, на перекрестке, переезде - в самый неподходящий момент - он может заглохнуть. Вы заводить, а он не заводится... а тут поезд или машина наперерез. Ну и что из вас будет?
Блин!
– Веселая перспектива, - сказал архитектор.
– Вот так, товарищ водитель, - сказал Кологойда и закрыл капот.
– В общем, по Маяковскому - "Моя милиция меня бережет", - сказал архитектор.
– Угу. Вас. И других от вас.
–
– Олег!
– предостерегающе окликнул архитектор.
Но Кологойда уже увидел, что режиссер протягивает ему зеленую бумажку, зажатую между указательным и средним пальцами. С каким бы наслаждением он треснул сейчас этого бородатого шкета, чтобы он раз навсегда запомнил... К сожалению, треснуть было нельзя.
– Шо то такое?
– За работу. Вы же сами назначили цену.
– То - шоферская цена, милиция стоит дороже, - мрачно пошутил Кологойда.
– Так, пожалуйста, скажите... Я с удовольствием...
– Грошей у вас не хватит, чтобы милицию покупать!
Уши режиссера пылали, как факелы.
– Но я вовсе не думал, не хотел... Труд есть труд, - лопотал он.
– Вы же не обязаны...
– Вот именно. К вам по-хорошему, а вы трешку суете. Вы все в рубли переводите? Или милиционера не считаете человеком? Может, еще стопку поднесете - на, мол, подавись, и иди к чертовой матери?..
Кологойда притворялся ужасно оскорбленным и гвоздил словами залившегося краской бородача, чтобы он стал "помягче", податливее... Режиссер взмок и порывался что-то сказать.
– Вы не обижайтесь, товарищ лейтенант, - поспешил на выручку архитектор.
– Ну, ляпнул, не подумавши...
– В таком возрасте пора думать!
– жестко подвел черту Кологойда и уже примирительно сказал: - Ладно.
Я плату с вас натурой возьму.
– По-пожалуйста!..
– прерывисто вздохнув, будто всхлипнув, сказал режиссер.
– Вообще-то я мог бы просто мобилизовать вашу машину, временно, конечно, поскольку правилами это допускается в целях преследования преступника...
– Как? Ради бога! Что ж вы сразу не сказали?..
Бородач был счастлив, что щепетильный разговор оборвался, неприятности остались позади и открылась даже возможность как-то их загладить. Но тут же его осенила необычайно оригинальная, по его мнению, мысль, и энтузиазм вспузырился в нем, как шумная пена в стакане газированной воды.
– Серьезное преступление?.. Так это ж здорово!.. То есть, я хотел сказать, хорошо, что я тут оказался...
Скажите, никак нельзя отложить на день? А? Он не уйдет? Не скроется? Я бы сейчас связался с Киевом, договорился о высылке съемочной группы. Ну, лихтваген вряд ли дадут, а группа завтра будет тут. И мы с ходу сделаем документальный фильм о поимке преступника...
Нет, не беспокойтесь, мы вам не помешаем, мы скрытой камерой будем работать... Мы с вами такую конфетку сделаем!
Перед его мысленным взором стремительно неслась сечка кинокадров: машина мчится по шоссе, бешено вращающееся колесо, фары полосуют мрак, наклонившиеся вперед силуэты сидящих в машине людей, а над ними рвущий душу вой сирены, впереди где-то в лесу мельтешит на поворотах преследуемый "Москвичек", нет, "Запорожец", останавливается на краю оврага, кувыркаясь, все быстрее летит в овраг, взрывается бензобак, машину охватывает пламя, черная тень бросается в чащу леса, овчарки рвутся с поводков, и тут слепящий удар молнии, обвальный грохот грома, ураганный ветер...
Режисс.ер с надеждой взглянул на небо, но оно было совершенно ясно, безоблачно и не предвещало никаких атмосферных катаклизмов. Ничего, грозу можно доснять в студии - там и ветродуй, и всякое такое... Он отступил на несколько шагов и, сделав из ладоней рамку, прикинул, как этот лейтенант вписывается в кадр. Лейтенант вписывался прекрасно. Ну конечно, фуражку придется поправить, чтобы сидела как положено, а не сдвинутая козырьком на нос.
Кологойда вприщурку наблюдал за его манипуляциями и простодушно спросил:
– А зачем ночью? Ночью спать полагается.
– Но это же эффектнее! В смысле освещения и вообще... Фары, огни, молния. Как вы не понимаете?.. Ну, согласны? Вы сами должны быть заинтересованы - это же популяризация работы милиции!..
Кологойда представил лицо Егорченки и что тот скажет, когда узнает о намерении снимать Кологойду для кино... Он засмеялся и махнул рукой.
– Какое там кино! У нас преступники не те. Гангстеров нема, банк никто не грабит - и кто бы это позволил? Какие у нас преступления: сел пьяный за баранку, перепились дружки, надавали друг другу по мордам, ну, продавщицу поймали - недовешивала, обсчитывала...
Лицо режиссера вытянулось, насколько позволяла его округлость.
– Вы же сказали - кого-то надо преследовать.
– Да я в шутку. Мне просто надо проехать на свой участок, побеседовать с одной бабкой...
– Самогонщица? Сектантка?
– с остатками надежды спросил режиссер.
– Шо вам обязательно нарушения мерещатся? Нормальная старушка. Богомолка. Лепит глиняные мисочки.
К нам запрос поступил - разыскивают люди родственницу. Вот и надо проверить, может, это она и есть.
Последние пузырьки энтузиазма и надежд лопнули, на лице режиссера отпечаталось полное равнодушие.
– Вообще-то мы собирались домой.
– Вот по дороге и подбросьте меня в Ганыши.
И теперь лицо режиссера не дрогнуло.
– А номера? Как же без номеров ехать?
– Подъедем к отделению, может, утрясем как-нибудь.
Егорченко выслушал, покрутил головой, но "под личную ответственность" Кологойды разрешил взять номера.
Преодолев изрытый, раздолбанный выезд, "Волга" распласталась в шуршащем полете над асфальтом.