Колесом дорога

Козько Виктор Афанасьевич

— Что ж, учите, только сначала взгляните, как мы хозяйству­ем.— Матвей поднялся и повел гостей на свинооткормочный ком­плекс.

— Строится такой и для крупного рогатого скота,— рассказывал Селивончик.— На шесть тысяч голов.

— Для шести тысяч надо сначала обеспечить кормовую базу,— перебил его Матвей.

— Вот ты и обеспечивай. Обеспечишь?

— Нет,— сказал Матвей.— По тому, как вы относитесь к этой базе, нет.

— Ну, Ровда,— секретарь прижал его к автопоилке,— ехал к те­бе мириться, председатель райисполкома должен был везти их. А по­вез я, к тебе ехал.

—

Спасибо за честь.

— О чести потом поговорим. Поговорим и о другом, как ведешь себя.

Эта их размолвка осталась незамеченной. Старики щебетали и щелкали, выводили трели и рулады, что майские соловьи. О, они, ко­нечно, знали, что такое Советская Белоруссия, теперь им ясно все, чего они не могли понять раньше. Имея такое хозяйство, такую фер­му, нельзя оставаться прежними. Такие милые поросятки, такие де­ловые люди. И где все это? На главном болоте Европы. Есть, есть чудеса на свете...

И удивление, и восторг были неподдельными, искренними. НоМатвей не мог ни понять, ни принять этой искренности, пробовал поменять их местами с такого же возраста князьборскими стариками и старухами, и ничего не получалось. Даже внешне нельзя было представить Ненене в туфлях на каблуках, в джинсах и с фотоаппа­ратом через плечо. Именно теперь он начинал понимать, почему так держалась Ненене за свою хибарку. Вот о чем, наверное, надо было рассказать канадцам. Но об этом вроде не принято говорить, тем бо­лее с людьми из другого мира. И сами они вряд ли это могут понять: человека за уши из болота, а он под экскаватор. Эти, родившиеся вместе с Ненене и на одной с ней земле, в одно с ней время, не бро­сятся.

И была Матвею дорога Ненене. Он чувствовал себя виноватым перед ней, хотя не мог понять, в чем заключается эта его личная ви­на. Он осушил болото перед окнами ее хаты, вытащил ее из хибарки, поселил в светлую и отапливаемую квартиру, дал работу, на которой не надо рвать жилы, надрываться, как она надрывалась раньше.

С комплекса они отправились в кафе пообедать. Председатель поссовета исполнил свою миссию с блеском, раздобыл и водки, и са­могонки. Расчувствовавшись, гости заговорили сразу чуть ли не на всех языках мира — на английском, французском, белорусском и рус­ском,— вспоминали, как некогда гнали этот самогон здесь. И хозяева под этот их галдеж могли поговорить о своем.

— Ну что, удельный князь Князьбора, думаешь, обманул Селивончика? Какой бы я был хозяин района, если бы не знал, что ты тут с травами колдуешь. Старую гвардию на мякине не проведешь. Рассказывай,— секретарь как бы снисходил к нему, ставил на одну с собой доску. И Матвей едва не поддался искушению выложить все начистоту, а потом уж будь что будет, но, перехватив взгляд секре­таря, глядевшего на собравшуюся здесь разношерстную компанию, будто спрессовал всех вместе, взял в кулак, Матвей подумал, что и он тоже в этом кулаке.

— Если вы все знаете, мне нечего рассказывать, Дмитрий Ро­дионович,— ответил осторожно, выжидая, что последует дальше. А дальше последовало в том же благодушном тоне:

— Если я все про тебя знаю, плохой ты председатель. Как счи­таешь?

— Вам виднее. Если вы все еще о травах...

— Я не о травах, а о том,

что скучно работать с человеком, ко­торый ясен тебе, не находишь?

— Не знаю. А травы я сеял и сеять буду. Буду укреплять тор­фяники. Как хотите, а буду.

— Молодец. Сегодня не ты один об этом говоришь. Тут мы зани­маем с тобой одинаковую позицию.

Матвея будто хватили ложкой по лбу, как когда-то давно уже хватал его за столом дед Демьян, если он резал хлеб от себя или клал на столешницу горбушкой. Он проиграл, один-ноль в пользу секретаря, и счет, по всему, должен был увеличиться. Игра только начиналась. Пронесло одно, значит, должно было нагореть за другое.

А канадцы потягивали самогонку, как виски, наверное, у себя дома смаковали, и видно было, что смакования этого им хватит на­долго. Они вступили в юность, прошедшую на этой земле. И Матвей впервые за время встречи пожалел бывших своих земляков. Без кор­ней на чужой земле и полынь не растет. Как далеко они сейчас от того, к чему стремились.

— Что, к травам опять отношение меняется? — как всегда, про­игрывая, Матвей все-таки полез на рожон, не мог, не хотел остано­виться.

— У нас ничего не меняется, запомни это, Матвей. Ничего не ме­няется.— В глазах у секретаря было осуждение.— Как только уяс­нишь себе эту истину, тебе сразу же станет легче работать.

— А вы сами где раньше работали, Дмитрий Родионович?

— Я историк, когда-то был директором школы, преподавал ис­торию.

— Точная наука,— Матвей вспомнил наконец, кого напоминал ему секретарь райкома. Удельными князьями прозвал князьборцев учитель, и тоже истории, в том маленьком городке за речкой, где Матвей заканчивал десятилетку, его классный руководитель. Так ве­личал он их обычно по понедельникам, когда они, князьборцы, про­ведя воскресенье дома, вместо школы уходили в понедельник в лес, в «партизаны»: «Партизаните, удельные князья». И внешне секретарь райкома напоминал Матвею его учителя — профессия все же накла­дывает отпечаток на человека.

Матвей не к месту, хотя и сдерживая себя, засмеялся.

— Кто же из нас удельный князь, Дмитрий Родионович?

— Это мы еще выясним, Матвей Антонович. Выясним, не сомне­вайся. Поступили сигналы, что ты потворствуешь, разбазариваешь колхозную землю.

— Кто сигналит? — Матвей понял, что начался их главный раз­говор. Начался только сейчас.

— Кому надо, тот и сигналит. Землю, что могла дать зерно, пу­стил под травы. А гектары, на которых могли расти те же травы, отдал на откуп всяким захватчикам, словечко-то какое меткое... Фронтовиков, инвалидов зажимаешь.

— Каких фронтовиков, Дмитрий Родионович? Фронтовик, кото­рый вам сигналит, жалуется, Цуприк, после войны на мину наскочил. Ликвидировали мы его корчму, сотки не обрезали, хотя ни он, ни жена колхозниками не числятся^ лишили самовольно захваченных им на колхозной земле наделов, вот он и строчит вам. Цуприк это, Цуп­рик...

— Мне все равно, кто это, тут не личность, а суть главное. Есть факты самовольного захвата колхозной земли?

— Есть,— вынужден был признать Матвей.— И всегда об этом знали, хотя из года в год грозились наказать «захватчиков».