Колька и Наташа
Шрифт:
Колька сохранял тайну, но с каждым днем тяготился ею все больше: временами был задумчив, иногда до смешного рассеян.
Как-то на просьбу Марии Ивановны сходить за водой принес из погреба чугун с супом.
Наташа и Мария Ивановна вначале подшучивали над ним, затем начали беспокоиться.
— С тобой ничего не случилось? — спросила Мария Ивановна.
Колька заверил, что ничто его не тревожит: он помнил о клятве, данной Генке.
Стоял знойный, пыльный август. Через
— Еще на пол-России война. Где уж всего набраться, — говорила Мария Ивановна.
Кольку преследовала мысль о стеклах. Как магнит, притягивал дом Шинделя. Колька уже несколько раз побывал около Владькиного дома. Его заметила мать Владьки. Приняв Кольку за воришку, она пригрозила спустить собаку, если он не перестанет шататься возле дома.
Угрозы ее заставили Кольку быть более осторожным. С Ниной Афанасьевной, сварливой и злой, шутить не приходилось. Ее вся улица побаивалась.
…Этим утром Колька, прячась в высокой траве, через дырку в заборе осматривал двор, раздумывая, куда мог спрятать стекла Карл Антонович.
Его привлекло беспокойное кудахтанье кур, раздававшееся из курятника. «Что там стряслось? — недоумевал Колька. — Неужели хорек заскочил?». Но открылась дверь, и чья-то рука выбросила почти общипанную курицу.
Через коротенькое время была выброшена другая курица, судя по остаткам оперенья — рябенькая.
Беспокойно кудахча, птицы метались по двору.
Из курятника вышла возбужденная Нина Афанасьевна с прилипшими к пальцам перьями.
— Больше, миленькие, не будете забредать в чужой двор, чужое зерно клевать.
Кольку аж передернуло: «Вот язва!» Он отполз от дома, встал и направился прочь.
На улице кричала хозяйка кур — высокая, с желтым лицом, бедно одетая женщина. Махая скалкой, она подбежала к воротам Владькиного дома и застучала в них.
Колька остановился: «Что-то будет дальше?»
Не торопясь, к ней вышла Нина Афанасьевна.
— Чего ты, матушка, взбеленилась? — спокойно проговорила она. — Разве это я? Вон кто, с него с спрос, — и она, к великому удивлению Кольки, показала на него. — Сорванец! Который день тут треться. Его бы скалкой проучить.
Она ушла, хлопнув калиткой.
Женщина, хотя и сомневалась в том, что Нина Афанасьевна говорила правду, все же обругала Кольку.
Колька ушел, удивляясь наглости Шинделихи.
Невеселые мысли одолевали его. Как узнать, где находится стекло?
Размышляя так, он услышал переливчатую соловьиную трель.
Колька оглянулся. В кустах сирени у небольшого домика кто-то зашевелился и опять зазвучал красивый свист.
— Жорка! — обрадовался Колька. — Выходи, слышь, Жорка,
В кустах послышалось дребезжание жестяной посуды. Потом выглянула измазанная физиономия Жорки. Затем показался и весь он, обвешанный кастрюлями и чайниками.
Приятели устроились под кустами. После того, как все новости были исчерпаны, Колька спросил:
— Куда идешь, заяц-кролик? Чего не заходишь в школу?
— Рад бы, да некогда. Владькиной матери таз и чайник несу, отец починил. Да боюсь — не обманула бы. Тридцать рублей с нее, а она всегда меньше платит, такая уж. А отец мне порку за это…
Кольку осенила мысль:
— Хочешь, я за тебя отнесу?
— А деньги?
— Сполна получу.
Жорка вскочил:
— Давай!
— Снимай с себя все, чтобы по-всамделишному.
Колька нацепил на себя связанные ремнем два медных чайника, ведро, таз и вымазал лицо пылью, добавив немного сажи с посуды. Теперь его нельзя было узнать. Еще раз переспросив, что принадлежит Нине Афанасьевне, он направился к дому.
— Не забудь, — напутствовал его Жорка, — тридцать рублей и ни копейки меньше.
— Ладно, — отозвался Колька и, набрав побольше воздуху, затянул, подражая Жорке:
— Кому чинить-паять, кому лудить! Кому чинить-паять, кому лудить!
Колька кричал, посуда гремела — в общем, шум был поднят знатный.
— Эй, мальчик, мальчик! — позвала его из окна Нина Афанасьевна. Но Колька, будто не слышал ее, шел дальше и еще сильнее надрывался.
— Ты что, с ума сошел? — разозлилась она. — Неси мою посуду.
— Иду, иду, хозяйка!
— Да не ори ты, олух царя небесного. Не глухая, слава тебе, господи.
Придирчиво осмотрев на крыльце таз и чайник, Нина Афанасьевна неторопливо удалилась в комнату за деньгами.
Колька сразу же прикрыл дверь и, свалив на пол всю посуду, сунулся в одно, другое место. В кладовке, под лестницей, присыпанные соломой, лежали стекла.
— Ты куда полез? — подозрительно спросила вошедшая с деньгами Нина Афанасьевна.
— Крышка укатилась с чайника, тетенька.
— Ишь ты, крышка… Бери двадцатку и уходи.
— Отец наказывал тридцать.
— То он наказывал, а то я даю. Иди с богом.
Но Колька и не собирался уходить.
— Как хотите, тетенька, а я не уйду, пока не отдадите всех денег, — и он присел на ступеньку.
Шинделиха со злостью достала еще десятку.
— Ладно. Бери. Да отнеси отцу еще один чайник — ручка отскочила. Передай: велела, мол, мадам Шиндель поправить. За те же деньги.
Захватив посуду, Колька не чуя под собой ног, выскочил на улицу.