Коллекционеры редкостей
Шрифт:
Король Благого Двора мне не обрадовался и намёки насчёт музыканта предпочёл мимо ушей пропустить. «Ладно, – думаю, – сочтёмся». Пошарил по округе, послушал, о чём мелкий народец сплетничает. Ну, точно, привезли недавно сиды мальчишку-флейтиста, а за ним прибежал чёрный пёс, только его в холм не пустили.
Разыскал я баргеста, думал, придётся из него силой всю историю вытрясать, а он сам рассказал. Решил, почему-то, что я помогу и Микаэля выручить, и брауни разыскать, которого профессор в Дублин забрал.
И тут я промах совершил: объяснил баргесту, какой у меня интерес к его приятелям. А он, вместо того, чтобы
Раб мстит сразу, трус – никогда, а я, когда месть созреет. Зачем спешить, если время на меня работает? Люди в холмах долго не выдерживают, лет через тридцать Микаэль сам с радостью на сделку пойдёт. Вот только не учёл я, как быстро Эта сторона может измениться.
Сначала одна война весь мир потрясла, потом вторая. Люди их мировыми называют, а мы – Гибельными. Сколько троллей в те времена сгинуло – страшно подумать. Они ведь ума невеликого, грохота бояться, им что гроза, что взрывы – всё едино. Матушке Грюле я предложил на Ту сторону перебраться со всей семьёй, но она наотрез отказалась. Хоть и умнее своих сородичей, а всё равно суеверная. Для неё Та сторона – это мир мёртвых. Оно, конечно, не совсем так, но женщину не переспоришь.
В общем, обе войны я на Той стороне переждал. А когда вернулся… Мать моя, Великая Кошка! Весь мир изменился. Бомбами своими люди окончательно волшебство извели, только жалкие островки остались, возле которых жмутся последние фэйри, как замерзающие у чадящих костерков. Грюла со своими пережила лихое время – увела сыновей в глубину пещер, и залегла с ними в спячку. Говорю же, мудрая женщина!
Благой Двор поредел. Когда они из-под холма на Самайн выехали, я и сотни всадников не насчитал. Заодно убедился, что баргест жив-здоров. Он меня почуял, отстал от королевской кавалькады, рыкнул: «Пошли!»
Я даже злорадствовать не стал. Протиснулся следом за ним под холм через тайную дверь, встретился с Микаэлем. От флейтиста одна тень осталась. Бледный, волосы истончились, в серых глазах туман.
– Что, – говорю, – тяжко без солнца?
Он слабо улыбнулся:
– Я раньше думал, что под холмами волшебный мир, а здесь только земля и камень. И мороки…
Я покивал. Правда – вещь жестокая.
– Зато не стареешь.
– Да зачем нужна такая молодость! – глаза его на миг прояснились, стали почти прежними. – А мне совсем нельзя наверх? Или есть способ?
– Обмануть время хочешь? Оно тебя в момент скрутит, малыш, стоит только из-под холма показаться. Ну, может, часа три ты продержишься, а потом оно на тебе отыграется сполна. Был пятнадцатилетним парнем, станешь столетним старцем. Или вовсе в прах рассыплешься.
– Та сторона, – буркнул баргест.
Я прищурился на него. Хвостом из стороны на сторону махнул.
– Когда я это в прошлый раз предложил, ты мне что ответил?
Он молча оскалился.
– Я согласен, – сказал Микаэль. – Я знаю, что такое Та сторона, и что ты хочешь, господин Йольский Кот. И я согласен. Но только сначала найди брауни. Того самого, помнишь? Я хочу узнать, что с ним. Если он жив, повидаться на прощанье.
–
– Я его не оставлю, – баргест потёрся мордой о плечо Микаэля. – Двор-то хоть и Благой, но над человеком так подшутить могут, что костей не соберёшь.
– И потом не оставишь? – уточнил я. – На Той стороне?
У баргеста глаза полыхнули двумя провалами в пекло.
– Не оставлю.
***
Вот так я и заключил сделку, о которой сто лет мечтал. Лучше бы не заключал. Я-то думал, что быстренько найду приятеля мальчишки, и буду тихо-мирно радоваться пополнению своей коллекции. А вместо этого почти пятьдесят лет искал чёртова брауни, чтоб у него земля под ногами горела!
В Дублине его не оказалось. Тот профессор давно умер, дом его трижды перепродавали, и никаких следов брауни не осталось. Я всю Ирландию обыскал, всех своих уцелевших должников на уши поставил. Нашли мне след. И вот тут я в голос взвыл – по всему выходило, что брауни подался в Англию, к холму Гластонбери. Туда, где обосновался Неблагой Двор, а кроме них ещё и парочка моих знакомцев-манурмов, с которыми я предпочёл бы дела вовсе не иметь.
Кто такие манурмы? Ну, представьте себе дракона, только без крыльев и без задних лап, зато с белоснежной гривой, вроде короны. За эту корону их и прозвали королевскими змеями. А ещё за ядовитую сущность и манеру грести в свои норы всё ценное, до чего хвост и лапы дотягиваются. Манурмы ещё и оборотни не из последних, умеют в людей превращаться, только глаза змеиные их выдают.
Колдуны и алхимики в прежние времена охотились на манурмов ради их мяса. Кто отведает суп из белого змея, тот начнёт понимать язык зверей и птиц. Ну, и прочее тоже в дело шло: шкура, клыки, яд… В общем, уже триста лет как ни одного манурма на северных островах не осталось. Но те двое, что обосновались в Англии, выжили. На мою голову.
***
Я встряхиваюсь, всполошив пригревшиеся руки. Сделка есть сделка, Микаэль ждёт, только это ожидание и держит душу в его тщедушном теле последние полсотни лет. Так что пора отправляться в долину Авалон, как люди прозвали окрестности холма Гластонбери, хотя настоящий Авалон находился далеко в море и затонул в незапамятные времена. Впрочем, сила Гластонбери-тора легендарному острову не уступала. Да и сейчас там есть, чем поживиться.
Я принюхиваюсь, ловлю кончиками усов сквозняк с Той стороны и проскальзываю в щель. С острова на остров я всегда путешествую по Изнанке, чтобы не мочить лапы в солёной воде. По шкуре пробегает дрожь предвкушения. Скоро я завершу эту историю так, что будет чем похвастаться перед матушкой Грюлой.
Глава 3. Безымянный день
Коллекционирование – это не просто увлечение. Это состояние души. Более того, – это судьба. Особенно, если ты дракон или манурм, хотя сравнение с драконами Лорну никогда не нравилось. Крылатые огнедышащие ящерицы-переростки раздражали его склонностью к излишнему эпатажу, неразборчивостью в средствах и бессистемностью в составлении коллекций. О пренебрежительном отношении ко всем остальным разумным видам и говорить не стоило. Так что о вымирании драконов Лорн не жалел нисколько. Впрочем, как и о сокращении числа собственных сородичей. Меньше конкурентов.