Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013
Шрифт:
Улицы заполнялись трупами павших и еще живых, но смертельно раненных. Стоны и крики наполнили в тот день весь город. Это были крики, как мужчин, так и женщин, как стариков, так и детей. Одна маленькая девочка, отбившаяся от своих в общей суматохе, блуждала посреди всего этого месива, зовя мать. Но крик ее был лишь одним из немногих в нескончаемом гуле страданий. Часть людей все же покинула площадь, но свободнее не становилось. Вот и эта девочка, прижатая с одной стороны еще бегущей толпой, не знала куда идти — всюду была кровь, расчлененные тела и мучения. Никто не обращал на нее внимания, заботясь только о своей жизни. Да и не одна она из многочисленных детей, оказалась сегодня в таком жутком положении бойни. Некоторым досталось хуже — сейчас они
Мир кружился в каком-то немыслимом вихре, для этой несчастной девчонке. Всё вокруг нее представлялось ужасным, враждебным и кровавым. Споткнувшись о чью-то ногу, она полетела вниз, припав к какому-то телу, еще теплому, но уже неживому. Отчаяние, страх, исходивший прямо из глубин души, маленькой девочки, погрузили ее в этот сумасшедший вихрь, и закрутили с немыслимой силой. Слезы катились по ее щекам, смешиваясь с кровью, которая налипла на лицо. Стоя на коленях, посреди кучи мертвых безжизненных тел, она была до невозможности несчастной, потерянной, а ее слезы казались кровавыми. Свобода требовала жертв, но мы не хотели свободы, достигнутой такой ценой. Ценой кровавых слез невинных детей, погруженных в хаос бойни.
В ту ночь, после кровавой бойни на площади, Нахум долго не мог уснуть, вспоминая, и вспоминая те мгновения ужаса, охватившие всех. Этого ли он добивался? Таковы «Освобождение и очищение» страны? С трудом все же уснув, ему приснился дурной кошмарный сон. По всем улицам шли неисчислимые римские легионы — он видел, как они катились, словно морские валы, медленно, неуклонно, в строгом порядке, рядами по шесть человек, многие тысячи, но все — как одно единое существо. Это надвигалась на него сама война, это была «техника», чудовище, мощная машина слепой меткости, защищаться против которой бессмысленно. Он видел однообразную поступь легионов, он видел ее совершенно ясно, но не слышал, и это было самое страшное. Люди, стоявшие преградой перед этими легионами, падали от разящих ударов, разрубленные надвое, не имея никакой возможности защититься. То шагала единая гигантская нога в чудовищном солдатском сапоге, вверх, вниз, вверх, вниз, от нее нельзя было спастись, через пять минут, через три — она наступит и раздавит. Он сам схватился за свой меч, но меч почему-то не вынимался — он был забит в ножны. Нахум дергал меч, что длилось целую вечность, он дергал и дергал, но так и не мог вытащить, а нога в гигантском сапоге все приближалась. Рим раздавит маленькую Иудею.
Глава восьмая. Вызов
Я согласился служить Анилею, и вскоре был выпущен из заключения. Но мое падение в бездну так и не прекратилось. Время шло, а я не знал, что делать, и как выбраться из всего этого. Несколько дней мне понадобились, чтобы немного оклематься и встать на ноги. Мару я видел лишь изредка, она приходила пару раз меня навещать, все так же продолжая оплакивать случившееся. Все, что я знал — Анилей взял ее к себе прислугой в свой дом, держа под присмотром, словно заложницу, взятую в плен. Обращались с ней, по ее словам, хорошо, но я-то знал, как все могло повернуться.
Меня самого поместили в местные казармы личной «армии» Анилея, после того, как я смог крепко стоять на своих ногах, и держать меч в руках. В детстве я немного обучался этому — один из друзей отца был солдатом местного ополчения. Крепкий, жесткий, но всегда доброжелательный к нам, уже в годах, постоянно поглаживающий свою четырех угольную бороду… Бывая у нас дома, он давал мне небольшие уроки, которые мой отец не мог мне дать. Так как сам отец был не сторонником этого, но и не
Вот только сейчас я был вынужден вновь вернуться к забытым наставлениям. Так называемая «армия» Анилея состояла из нескольких десятков различных людей, убийц по своей натуре. Они намерены были выполнить все, что он им прикажет, и мне также стоило быть к этому готовым. Теперь речь не шла о каких-то моральных сомнениях — я просто не имел права подвести сестру. Если нужно будет лишить кого-то жизни для нее, то я сделаю это. Мне пришлось себя в этом убедить.
Эти наемники были не собой разговорчивы, как со мной, так и друг с другом. Здесь приветствовалась жесткая дисциплина и несомненная верность, и никаких дружелюбных привязанностей. Мы солдаты, но каждый был сам за себя. И я не пытался с ним сойтись, посвятив все свое время тренировкам. Наставником для всех наемников в этой армии был Симон — высокорослый загорелый, крепкого, с самого рождения, телосложения, иудея. Симон был рожден рабом, и всю свою жизнь в услужении другим, но в основном Анилею. Он был неимоверно предан ему, и готов за него умереть. Жизнь его была сложна, и немало приходилось ему пережить, пока он не обосновался здесь. Он благодарил за оказанную помощь и поддержку Анилея, хотя я не понимал как можно быть благодарным к этому человеку, зная его хорошо. Анилей лишь с виду был таким доброжелательным и дружелюбным ко всем. Но он мог без какой-либо жалости лишить человека жизни, лишь по своей прихоти, но конечно не своими руками — для этого у него был верный Симон, выполняющий всю эту грязную работу.
Именно Симон принял меня, и обучал всему все эти дни. Сам по своей природе он не был жестоким человеком. С рождения об был лишен свободы, его жизнь не была в собственном распоряжении — другие распоряжались ей, и это во многом сделало его тем кем он стал. Анилей лишь вытащил его из глубокой ямы, и приютил у себя. Испытывал ли он к Симону какую-либо привязанность? Нет, не больше чем к остальным — он также без сожаления мог убить его как и остальных. И поэтому мне было странно наблюдать эту нелепую преданность Симона к своему хозяину.
Находясь большую часть своего времени в казармах при доме Анилея, в сам дом я не имел права заходить, без разрешения своего господина. Мара проводила всю время в самом доме, нее выходя практически наружу — я знал, что Анилей не хотел этого, боясь, что может произойти. Он верил в мою «силу», которую у меня не было, а доказать этого я не мог. Но что будет когда придет время продемонстрировать ее? Найти того человека я не мог — я постоянно находился в этих казармах, и покинуть их не мог, без риска для Мары. Так как найти того, кто уже давно мог покинуть город?
Дом Анилея, располагался недалеко от того рыбного рынка в центре города, выделяясь своими размерами и обстановкой. Можно было сказать, что весь дом с его садами, казармами, участками и прочими прилагающимися постройками, занимал по своим чудовищным размерам, чуть ли не весь квартал бедняков, в котором мы с Марой некогда жили. Это был поистине какой-то дворец, мимо которого я прежде проходил, не замечая, и не задумываясь. И вот теперь я жил в нем, точнее в небольшой части его, в которую мне был разрешен вход. И вот две недели спустя после моего столкновения, ко мне подошел Симон, во время одной из моих тренировок с мечом.
— Ну как твой дела, Эфраим? — Симон подошел ко мне сзади, хлопнув слегка по плечу, остановив мой нелепый выпад мечом. — Смотрю, ты все лучше справляешься?
— Ну, по сравнению с тобой я всего лишь младенец. Немало лет ежедневных тренировок пройдет, прежде чем я смогу сравниться с тобой.
— Это, конечно, хорошо, очень хорошо, но все же… — Он немного замялся, пытаясь найти слова. — Дело то не в том, как ты обращаешься с мечом, кинжалом и прочим. Я ведь, в отличии от других, знаю зачем, господин Анилей, взял тебя.