Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013
Шрифт:
— И ты веришь, что я действительно могу перемещаться на расстояние?
— Я не знаю, можешь ли ты делать это или нет, но я верю тем троим, что охраняли в тот день драгоценности господина. Зачем им лгать об этом, зная, что это убьет их?
— Господин Анилей, говорил, что им отрубили руки, но они продолжали уверять, что видели меня исчезающим. Но здесь я их ни разу не видел. Если они действительно видели меня, то узнают сейчас. Ты не можешь отвести меня к ним?
— Увы, они не долго прожили, после того. Пропавшая жемчужина была
— Если бы мне только дали возможность, я была нашел настоящего вора, и привел бы его к вам, чего бы это мне не стоило. Но я заперт здесь, в этом дворце. У меня нет ничего, кроме моих слов.
— Не мне решать твою судьбу, как и не мне мою. Господин Анилей верит, что ты именно тот, кто украл его жемчужину, и убедить его в обратном, никто не в силах.
— Но что делать мне? Я… просто не знаю, как его переубедить.
— Все в руках господина Анилея. Я пришел за тобой, по его велению. Две недели прошло, и он хочет видеть, на что ты способен.
— Значит, время пришло?
— Да, он хочет видеть тебя немедленно. Все решится сегодня.
Вот так я и оказался практически на самом дне, прижатый к стене, не в силах изменить что-либо. «Неужели это конец? Все закончиться сегодня?». Две недели прошли, а я так ничего не смог предпринять, придумать. Все надеялся, что время еще есть, и что случится какое-то чудо. Но, увы, как сказал Анилей: «Жизнь жестока, и тебе предстоит испытать это на своей шкуре». Вот только и Мара пострадает от этого. А ведь совершенно не причем во всем этом, и вынуждено страдать за меня, за мои поступки. «За что мне это?»
Идя вслед за Симоном, в дом, где должна была решиться моя участь, я примечаю у ворот во дворец какого-то человека. Высокий, стройный, с хорошо выверенным, практически идеальным гладким лицом истинного римлянина. Это был человек лет тридцати с небольшим, с темными, слегка спадающими длинными волосами, и блекло-розовой кожей, серыми глазами. Богатые мягкие белые ткани украшали его одения, ниспадая до самых ног. Впечатление он производил — это было бесспорно. В общем представительный, настоящий римлянин с виду. Он также, как и мы, направлялся во дворец Анилея, в сопровождении двух охранников-наемников.
Он лишь мельком взглянул в нашу сторону, оценив нас с Симоном, а затем отвернулся, словно сочтя нас недостойными его внимания. От зоны для тренировок до дворца была гораздо больше расстояние, чем от центральных садов, по которым сейчас шел этот римлянин. Казармы и тренировочные площадки, как бы скрывались за великолепием дворца от посторонних глаз, находясь в отдалении от него. Так что мне давали еще один шанс, еще немного времени, потому как этот римлянин направлялся прямиком к Анилею, и придет туда раньше нас. Соответственно мой разговор откладывался. Но что это дает? Кроме того, что оттягивает неизбежное…
Вскоре римлянин скрылся в недрах дворца, а мы с Симоном были вынуждены остановиться
Дворец был просторным, изящным, с огромными комнатами и залами, и благодаря огромным окнам, казался невероятно светлым, словно мы находились не в помещении, а на дневном свету. Меня проводили в небольшую комнату, где немного приосанившись, римлянин непринужденно беседовал с Анилеем. Его лицо принимало даже порой выражение высокомерия и недовольства, приводившее в смущение самого Анилея. Он явно был кем-то значительным, но для чего пригласили меня?
Римлянин еще раз оценивающе взглянул на меня, обдав неприятным холодящим взглядом. Он словно пытался разглядеть во мне нечто, что было скрыто где-то в глубине. Этот жесткий тяжелый взгляд словно пригвоздил меня к месту, лишив всяких мыслей.
— Так это он и есть? — Римлянин, отвернувшись от меня, обратился к Анилею, который тоже неуютно себя чувствовал. Ни разу я не видел подобного. Ведь он сам был не из мягких людей, а тут так быстро стушевался перед этим. — Не впечатляет, совсем не впечатляет.
— Я тоже так решил, увидев впервые его, в камере. Да и сейчас он не сильно-то изменился. — Анилей словно оправдывался перед ним. — Но все указывает на него. Никаких сомнений.
— У вас может и нет сомнений, а я все же скептически отношусь к тому, на что он способен. Он жалок. Вы только взгляните.
— Уверяю вас, у него есть внутренний стержень. — Анилей мельком взглянул на меня, словно виноват во всем был я. — Ему лишь нужна мотивация, стимул.
— Сестра? — Римлянин сказал это с таким пренебрежением, что во мне всколыхнула ярость, и сняла оцепенение сковывающая меня прежде. — И что она…
— ХВАТИТ! — Я выплеснула в это слово всю свою злость, обращаясь сразу и к Анилею и к римлянину. — Вы можете делать со мной, что угодно. Но Мара…
— Какая дерзость. Какое-то ничтожество смеет указывать мне, что делать. — Римлянин слегка передернул плечами, не обращая на меня внимания, но при этом у него промелькнула легкая улыбка. — И как вы позволяете только этим… вмешиваться в разговор господ?
— Но вы же сами хотели, Люций, чтобы он присутствовал здесь. — Анилей гневно посмотрел в мою сторону, но при этом голос его дрожал. — Я же говорил, что он не так уж прост. Нужно лишь надавить…
— Да-да, стимул.