Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы
Шрифт:
С утра Безымянный осторожно погладил женщину по щеке:
— Меня зовут Денис, — сказал он как будто в воздух.
— Мне все равно, — ответила Клара в стенку.
— Я знаю. Именно поэтому мы едем в Карпаты.
— В Карпаты? — в глазах Женщины появились чертики. — Денис?
Зеркало
— Смысла жизни нет. Даже не жизни — это разве жизнь? Просто смысла нет. Вообще ничего нет. Меня, может, тоже нет. Но кто-то же есть вместо меня? A-у, эй, ты — кто?
Человеческое Существо
— Скажи только честно, «Я» — это «ТЫ», или наоборот? Как у вас «там», хуже или лучше? Наверное, все-таки лучше, потому что как «тут» — быть не может, да? Ведь не может же?!
Человеческое Существо пригладило волосы, смахнув с лица какую-то тень; сначала лицо исказила гримаса — беззащитно-злобная; потом оно осталось без футляра, голым.
— Не может, — ответило Зеркало.
Голое Лицо не удивилось, всматриваясь в такое же — напротив:
— Расскажи, как дальше? Расскажи, как надо? Я не знаю! запуталось я! не хочу ничего! свихнулось я!
Голое Лицо прикоснулось к Отражению.
Зеркало обдало прохладой мятущуюся биомассу: в Зеркале показалась Женщина с черными волосами и голубыми глазами и тут же исчезла, оставив вместо себя снова — Отражение.
Человеческое Существо село на пол, поджав под себя ноги:
— Я много думало, очень много. Перебирало разные варианты: от «повеситься» до «утопиться», и от «измениться» до «изменить все». Не получается, понимаешь? Я само не понимаю, и никто не… Понимаешь? И НИКТО НЕ… Сначала я мучалось, а теперь дурею. Никого не вижу; перестаю ИХ замечать; я хочу найти свое Отражение, но даже оно уходит, — Человеческое Существо раскачивалось из стороны в сторону, как маятник, пока не почувствовало рядом с собой прохладное тепло: странное, весомое, близкое.
Голое Лицо посмотрело вверх и увидело Женщину из Зеркала; само же Зеркало исчезло.
Человеческое Существо разглядывало Незнакомку, но она казалась чем-то знакомой, и называть ее так не следовало, однако что следовало делать, было совершенно неясно.
Человеческое Существо спросило:
— Ты из Зеркала?
— Я сама — Зеркало. Не узнаешь?
— Кажется, где-то я тебя видело, только…
— Ты даже не помнишь, КТО ты, говоришь о себе в среднем роде, фу! Доставай фотографии.
Человеческое Существо залезло в альбом и через несколько снимков наткнулось на кадр Женщины с черными волосами и голубыми глазами.
— Это же я…
— Это была ты. Когда-то. Но это было так давно, что никто этого не помнит. Я — то, что ты убила в себе: любовь.
— Свет мой, зеркальце, скажи…
— Для начала вспомни имя. Да не это, а настоящее. Ты — Женщина, у тебя есть имя.
— И у меня такие же глаза, как у тебя?
— Пока нет. Но есть шанс их открыть.
— Как?
— Вспомнить. Вспомнить то, от чего ты их отводила.
— А потом?
— А потом всех простить. И себя.
— Всех-всех? И себя?!
— Всех-всех.
— Не могу я так.
— Почему?
— Они сделали слишком много дерьма. Как и я, впрочем.
— А когда простишь, разбей Зеркало.
— Зачем?
— Чтобы найти искомое Лицо.
— Чушь какая, может, сон?
Семен Семеныч проснулся и покосился на спящую жену, а потом на Зеркало. Семен Семеныч выглядел обеспокоенным и не знал, куда себя девать.
— Вер, а Вер, — тормошил он полное тело в ситцевой рубашке в горошек.
— Чего? Отстань, рано еще… — тело перевернулось на другой бок и засопело.
Семен Семеныч тридцать лет работал на одном месте, был на хорошем счету, платил налоги, имел дачу, семью, ружье для охоты, обои не в цветочек.
Семен Семеныч подошел к Зеркалу и отшатнулся: черноволосая голубоглазая красавица подмигивала ему.
— Вер, Веруня, — Семен Семеныч схватился за сердце, — Верка, сука, валидол дай, стерва, не дозовешься…
На поминках, говорят, подавали гуся в яблоках, но было слишком много укропа, да-с.
Мы идем!
…Мы идем под дождем, вежливо обходя попадающихся бультерьеров и других людей.
Мы идем под дождем в магазин. В магазине над высоким прилавком висит внушительных размеров табличка: «Участники Куликовской битвы, войны 1812 года, а также Февральской революции обслуживаются вне очереди!». В скобках оговаривается: «При представлении соответствующего документа об участии».
Мы с Хозяйкой переглядываемся, подмигиваем друг другу, и я сажусь около ее ноги в самом конце очереди, звякнув поводком.
У меня новый поводок — Хозяйка позавчера раскошелилась: мы даже обмыли покупку — Хозяйка брызнула на меня алкоголем. То, что это алкоголь, я узнаю по запаху и по глазам Хозяйки (когда она его понюхает или выпьет). Хозяйка у меня хорошая, только совершенно без шерсти. Не представляю, как она не мерзнет зимой?!
Если бы я, например, ходила зимой без шерсти, то давно околела бы. Хозяйка, правда, надевает на себя что-то, чтобы не околеть, когда выходит на снег, но все равно — не то: свою-то шубу ничем не заменишь. У Хозяйки, правда, шерсть на голове — сначала длинная была (хотя все равно целиком не укроешься); потом она эту шерсть обкорнала по самое не могу, и странно теперь радуется, что не надо тратиться на какой-то то ли мусс, то ли гель.
Еще у Хозяйки нет когтей; точнее, это что-то длинное, острое, покрытое блестящим и совершенно бесполезное. Мне кажется, это длинное и блестящее на лапах ей только мешает, хотя, Хозяйка любит все блестящее и называет это серебром.
А живем мы с Хозяйкой вместе несколько лет. Иногда до ужаса обидно, что она почти ничего понять не может из моих слов. Так, пару-тройку мыслей, а вот целиком еще ни разу ничего не словила. И самое дурацкое в том, что Хозяйка думает, будто все наоборот — я только пару-тройку мыслей улавливаю, а целиком еще ни разу ничего.