Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е
Шрифт:
— Афоня?! — спросил я.
— Все мы Афони… — ответил человек и повернулся ко мне лицом.
Я вздрогнул от испуга: прямо на меня смотрели круглые красноватые глаза, а заострившийся нос желтовато поблескивал, как клюв у птицы.
— Ты изменился, Афоня, — опуская глаза, сказал я. — Ты совсем стал похож на птицу.
— Я птица, — как обычно, ответил Афоня.
— Я знаю… Теперь-то куда, а?
— Туда… — Афоня неопределенно махнул рукой.
— Афоня, — засмеялся я. — Ты в небо показываешь?
Он
— Не скоро еще электричка, — сказал я. — Я смотрел. Минут через двадцать.
— Нет! — Афоня вздохнул. — Пора…
Я тоже посмотрел в небо и увидел птиц, летящих к платформам.
— Пора… — повторил Афоня и взмахнул своими лохмотьями. И мне почудилось тут, что это не лохмотья совсем, а оперение птицы, что, расправив лохмотья, Афоня взлетит в холодное осеннее небо.
Он добежал до края платформы и остановился. Птицы уже исчезли вдали.
— Не получилось… — смущенно сказал Афоня.
Я отвернулся.
Обнаженно белели станционные березы. Летели по ветру желтые листья, и падали в воду, и плавали там, среди отражений семафоров и дорожных знаков.
1973
Настенька
В сумерки, когда белесый туман медленно полз по дорожкам сада, Настенька часто выходила из дому и, встав под окнами, думала, что она — дерево.
Так и минуло детство, а когда она пошла в школу, случился конфуз.
— Кем вы хотите быть, дети? — спросила учительница и, заглянув в журнал, вызвала: — Авдюхин!
Из-за парты встал симпатичный, немного похожий на бегемота мальчик и басисто сказал:
— Летчиком!
— Молодец! — похвалила его учительница и назвала следующую фамилию: — Аверькин!
Дети хотели быть милиционерами и врачами, моряками и водолазами, космонавтами и пожарниками, и все шло хорошо, пока палец учительницы не уперся в Настенькину фамилию.
— А я хочу быть деревом… — простодушно сказала она.
— Почему деревом? — удивилась учительница и, оторвавшись от классного журнала, внимательно посмотрела на Настеньку.
— Оно зеленое… — улыбаясь, ответила та. — В нем жучки живут, птички разные… Самолеты над ним пролетают…
— Голубушка! — перебила ее учительница. — Мы все знаем, что такое дерево. Ответь нам, пожалуйста, какую профессию ты выбрала для себя, а дерево — это не профессия.
— Я знаю, — грустно сказала Настенька. — Но я так хочу быть…
— Кем? — перебила ее учительница.
— Деревом… — повторила Настенька и заплакала.
После этого ее вызывали к директору, но и там Настенька не отреклась от дерева, и ее стыдили и грозились не принять в октябрята.
— Ты уже совсем взрослая! — говорили ей.
— Я знаю, — отвечала Настенька. — Но так
— Какая же ты бессовестная! — ругались Настенькины родители, которых тоже вызвали в школу. — Мы стараемся, растим тебя, а ты никем не хочешь быть.
— Ну, как же! — торопясь и забывая проговаривать слова, оправдывалась Настенька. — Я хочу быть дере… с ветами, во мне бу… жить пти… мошки…
И снова ее ругали и стыдили, и только морщинистая старая бабушка спросила:
— Каким ты хочешь быть деревом, внученька? Березкой? Вишенкой?
— Ой, какая ты глупая, бабушка! — вздохнула Настенька. — Я ведь сказала: я хочу быть просто де-ре-вом…
И бабушка отвернулась от нее, прижимая к губам уголок косынки.
Впрочем, скоро от Настеньки отступились.
Шли годы.
Взрослела Настенька. Взрослели мальчики в ее классе. Взрослел Авдюхин и все меньше походил на бегемота…
А потом и школа кончилась, и Настенька поступила в институт, где ее учили строить деревообрабатывающие станки и машины…
Она училась вместе с Авдюхиным.
Отношения между ними были хорошими, но дружба не завязывалась, только здоровались при встречах, и чаще Настенька наблюдала за своим школьным товарищем со стороны.
От других знакомых и узнала она, что Авдюхин женится.
Она долго плакала в тот день, уткнувшись лицом в подушку, а вечером встала с кровати и вдруг вспомнила, что она — дерево.
Настенька торопливо собралась и последней электричкой уехала в дачный поселок.
Была уже ночь.
Крупные звезды висели над станцией. За высокими, темными заборами сонно перелаивались собаки.
Настенька не стала заходить в дом, сразу прошла в запущенный сад и, сбросив плащ, встала среди деревьев.
Ночь была долгой и сладкой.
Шершавая кора медленно охватывала ее. Томительно набухали на ветвях почки.
Еще помня себя, Настенька хотела переступить, чтобы встать ближе к дому, но ноги уже не слушались — навечно срослись они с землей.
Родители долго искали Настеньку, но ни милиция, ни всесоюзный розыск ничем не смогли помочь.
Им оставалось теперь только стареть в горьковатой тишине запущенного сада.
А скоро Настенькиного отца — он был крупным начальником — перевели в другой город, и он продал дачу.
Продал Авдюхину, тому самому молодому человеку, в которого так больно была влюблена Настенька.
Авдюхин за эти годы сильно изменился: пополнел, полысел, сделался очень хозяйственным. Он долго бродил по саду и прикидывал, что вот здесь у него будет клубника, здесь — огурцы… Авдюхин тяжело вздыхал — сад был старым, запущенным, и требовалось расчищать его.