Кологривский волок
Шрифт:
Чугунок с картошкой зазывно дымился посреди стола.
— Нам бы колесо раздобыть.
— А вон бригадир, спрашивайте у него, — показала на мужа хозяйка, высокая, плоскогрудая баба с продавившимися черными подглазинами.
— Колесо найдется. Куда торопитесь? Садитесь, — снова пригласил он.
Когда измотаешься и продрогнешь в осеннюю бездорожицу, нет ничего милее горячей картошки в мундире. Серега чистил ее, обдувая пальцы, и торопливо глотал, как бы украдкой от хозяина: стыдно было взглянуть ему в лицо. С печки с выжидающим любопытством наблюдали две девчушки, такие же конопатые, как отец; угостить их было нечем,
— Такой крикун родился, просто спасу нет! Поспать не даст. За день-то так натопаешься, с бабами десять раз поругаешься: как вернули меня с фронта, так и командую здесь ими, у себя в Завражье, — посетовал хозяин.
Теперь, сидя за столом, Серега рассмотрел, что лицо у мужика было добродушное, большеротое, мелкие морщинки рябили открытый лоб, паутиной тянулись к туманным от усталости глазам.
— Спасибо за хлеб-соль хозяйке и хозяину, — поблагодарила Лизавета, Отряхивая в ладонь крошки со стола. — Ну и напугал ты нас давеча, я даже животом ослабла.
— Слышь, Мань? Думали, грабитель я какой-нибудь, этот приятель едва головешкой меня не причастил, — пояснил мужик жене, которая, сидя в полутемном углу, покачивала зыбку.
— Мало тебе, валандаешься где-то до ночи. Мог бы и пораньше прийти.
— Ладно, бабы, вы отдохните пока, на печке погрейтесь, а мы на конюшню сходим, — позвал хозяин Серегу.
Принесли колесо, поставили на телегу.
— Меня однажды выручил колесом ваш шумилинский кузнец, так что, можно сказать, долг возвращаю.
— Это дедушка мой, Карпухин Яков Иванович, — обрадовался Серега.
— Ну-у! — изумился мужик. — Расскажешь ему, как познакомился со мной. Селиванов моя фамилия.
— Умер он недавно.
— Жаль старика. А у нас тоже второй год нет кузнеца, подойдет посевная — хоть караул кричи.
Когда вернулись в избу, все спали, кроме тетки Лизаветы, она кемарила за столом, положив голову на полушалок. Катерина лежала на лавке, свет керосинки слабо освещал ее лицо.
— Поедем, что ли? — спросила Лизавета.
— С часок подремлем, — ответил Серега, не желая будить Катерину.
Он растянулся прямо в фуфайке на полу, и тотчас понесло его в мягкую сонную зыбь, как будто под ним была перина. Видимо, и Лизавету сморил сон, потому что проспали бы до утра, если бы не разбудил завозившийся ребенок. Коптилка погасла, в потных окнах чуть заметно брезжило. Селиванов сладко храпел, свесив с кровати до самого полу руку со вздутыми венами; Сереге хотелось извиниться перед ним, поблагодарить, но не стал беспокоить, попросил у хозяйки лукошко и насыпал овса.
На улице холодно, тускло белеют в темноте тронутые инеем крыши, звезды догорают, заря еще не поднялась, лишь слабо проступила над лесом зеленоватая кромка неба; на другом краю заполья — непроглядная ночь, оттуда потягивает колкий ветер, будто бы совсем рядом набухает снеговая туча. Мелкие лужицы пробрало ледком, стеклянно крошится он под копытами Карьки.
Опять замуровал дорогу лес, теперь он не кончится до самого Шумилина — десять километров ехать волоком. Телега притряхивалась, стучала колесами по корням деревьев; шли пешком, бабы поотстали от Сереги, тетка Лизавета пыхтела, едва поспевая в шаг с Катериной.
— На
— Позавидуешь! Ступай в пустую-то избу! — едко ответила Катерина и, помолчав некоторое время, добавила с решимостью, ошеломившей Серегу: — Уеду я скоро отсюда.
— В город, что ли, опять?
— Нет, поближе.
— Я думала, в город, дак там нынче житуха посолоней нашей, — рассудила Лизавета. — Куда все-таки? Секрет?
— Пока секрет.
— Догадываюсь немного.
Дальше разговор перешел на шепот, Серега не мог ничего расслышать. «Догадываюсь!» О чем это она? Почему вдруг Катерина надумала уезжать? Может быть, сгоряча, от Усталости и дорожного отчаяния вырвались у ней такие слова? Не разгадать этих вопросов.
Серега завалился в телегу, пихнув под голову полегчавший мешок, стал смотреть в небо с какой-то затаенной неподвижностью; редкие звезды зыбкими слезинками еще тлели в его нескончаемой глубине; было странное ощущение, будто бы он превратился в невидимку, а самому, наоборот, прибавилось зрения, и казались постижимыми вечные, неразгаданные тайны далеких миров, где, наверно, тоже была жизнь со своими заботами и страданиями. Нечто похожее пришлось испытать Сереге в детстве, когда мать несправедливо нахлестала его вожжами и он убежал из дому, спрятался, забравшись на высокую елку, что росла за гумном, и просидел там до темноты: вся деревня была на виду, а его никто не мог заметить. Где-то внизу плутал ищущий голос матери, но он не откликался, обида его сменилась торжествующим чувством; рядом перемигивались звезды, представлялось, что они ближе к нему, чем к другим людям.
Теперь такая детская обманчивость не утешила бы его. До сих пор он верил, что и у Катерины есть какое-то влечение к нему. Хотелось думать, что ослышался, когда она говорила про отъезд, хотелось остановить ее совсем несбыточными способами, например, заблудилась бы она в этом кромешном лесу и звала бы его, звала…
Ночь все еще кралась по обочинам, не отставала от подводы, всхлипывала вода в колее, тревожно всхрапывал Карька, может быть, чуял зверя. Над головой текла и текла, омывая зазубренные берега еловых вершин, небесная река, постепенно светлела, наполнялась стылой голубизной; телега словно бы все время спускалась под гору. Томительно-однообразен волок.
20
Серега обогнул сосновыми гривами клюквенные болота и опять очутился на мокрушской дороге. Ни разу не выстрелил, все берег заряд. Заманчиво было притащить полупудовую птицу домой.
В одном месте Лапка вспугнула глухаря. «Тру-ту-ту-ту» — ударили перед самым носом мощные крылья. Серега оторопело вздрогнул и даже не успел снять шомполку с плеча. Стал прокрадываться в направлении полета, тщательно осматривая редкие сосны. Сучья и шишки, припорошенные мягким снегов, не издавали под сапогами ни малейшего треска. Лапка теперь только мешала, бестолково петляя меж деревьев. Серега остановился перед большой прогалиной, перевел дыхание. «Где-то здесь, потому что дальше болото», — решил он. И точно, глухарь сорвался с сосны и полетел вдоль прогала к болоту, к недоступным островкам. Серега прицелился влет, но уронил капсюль с рожка, и курок ударил вхолостую.