Колониальная эра
Шрифт:
Присяжные удалились и вскоре, возвратившись, объявили, что они вынесли свой вердикт. Судебный секретарь обернулся к старшине [председателю] коллегии присяжных Томасу Ханту и спросил: «Повинен ли Джон Питер Зенгер в печатании и публиковании клеветнических заявлений в вышеупомянутой информации?» Старшина тут же ответил: «Не виновен», вслед за чем, рассказывается в одном письменном свидетельстве того времени, «по залу, до отказа заполненному народом, прокатилось троекратное ура».
Когда Гамильтон на следующий день уезжал в Филадельфию, пушки всех торговых кораблей, стоявших в гавани, произвели салют, а в сентябре 1735 года муниципальный совет Нью-Йорка пожаловал ему звание вольного гражданина
За ходом процесса следили с пристальным интересом не только во всех английских колониях, но и в Англии, и во всей Европе. В 1736 году Зенгер издал судебный отчет, и эта книга пользовалась очень широким спросом. Впоследствии вышло еще четыре издания судебных протоколов в Англии, одно — в Бостоне и одно — в Ланкастере (Пенсильвания). Изданный Зенгером отчет был вновь перепечатан в 1770 году, что явилось одним из проявлений революционного подъема того времени; как мы уже видели, в 1770-х годах были переизданы также и сочинения Джона Уайза.
Эндрю Гамильтон, конечно, совершенно правильно оценивал историческое значение оправдательного вердикта. Он утвердил прецедент для принципа, что при судебном преследовании за клевету коллегия присяжных обязана судить не только о фактах, но и о законе, то есть что истина является убедительным опровержением обвинения в клевете. Многозначительная связь этого принципа с той борьбой, которая велась за свободу слова и печати и в целом за демократические порядки против тирании, совершенно очевидна.
Хотя дело Зенгера и послужило прецедентом, само по себе оно, конечно, еще не утвердило такого истолкования закона. Напротив, потребовалось еще несколько поколений, прежде чем перемена оказалась принятой. Только в 1784 году выдающийся английский юрист Томас Эрскин успешно использовал аргументацию Гамильтона в одном деле о клевете; в форму же закона принцип был облечен парламентом лишь в 1792 году, а в Соединенных Штатах, на большей их части, еще позднее.
V. Ересь, свобода и массы
Примечательным фактом, заслуживающим особого внимания, является то, что еретические и раскольнические — как в религиозном, так и в политическом плане — движения, составляющие столь значительную часть колониальной истории, — Роджер Уильямс, Анна Хатчинсон, Джон Уайз, «ведьмы», квакеры, сторонники «нового просвещения», бунтовщики вроде Зенгера, — все они находили массовую общественную поддержку и многочисленных приверженцев и сочувствующих, несмотря на связанные с этим тяжелые кары2.
В этой связи заметим, что профессор Росситер совершенно неправ, когда, хотя и в согласии с взглядом, выраженным в большинстве исторических исследований, посвященных данной теме, он заявляет (во введении к своему труду «Пора посева семян республики»), что «проповедники, купцы, плантаторы и юристы — вот кто олицетворял собой дух колониальной Америки». Перечисленные элементы действительно составляли в целом образованные слои этого общества, но и массы рабов, слуг, рабочих, ремесленников, кустарей и йоменов также являлись духовной силой колоний, их умы были полны идей, и притом таких, которые часто разнились от идей тех, кто стоял «выше» их. Идеи масс находили выражение обычно в формах деятельности, отличных от книгопечатания, но от этого они не становились менее реальными. Больше того, как свидетельствует жизненный путь таких личностей, как Уильямс, Хатчинсон, Уайз, Зенгер, они находили выражение также в поддержке, если не в пробуждении (как это бывало порой), прогрессивных идей, возвещенных представителями революционной интеллигенции данного периода.
Глава 10.
Колониальный период достиг своего апогея в национальной революции. Совершенно очевидно, что необходимой предпосылкой такой революции являлось существование нации; в данном случае новой нацией, утверждавшей свое право на самоопределение, была американская нация.
По сей день, однако, имеется ряд выдающихся мыслителей, в том числе и американских, которые придерживаются мнения, что Соединенные Штаты не являются нацией. Например, Джон Герман Рэндол в своей статье «Дух американской философии», опубликованной в коллективном сборнике «Источники американского духа» (1948 год), настаивает на том, что Соединенные Штаты «являются континентом, а не нацией» и что поэтому «истинную сущность нашей истории» составляют региональные и групповые противоречия и конфликты, а вовсе не какая-то национальная ткань, в которой можно проследить отдельные образующие ее нити и различить узор.
На мой взгляд, те, кто придерживается подобного мнения, заблуждаются; они смешивают сложное, специфическое и многообразное с коренными противоречиями (хотя нельзя отрицать, что групповые противоречия играли весьма значительную роль в истории США). Дело не только в том, что Соединенные Штаты представляют собой нацию в середине XX столетия; основа американской национальности была заложена тринадцатью колониями уже к середине XVIII столетия, а по прошествии двадцати последующих лет своего созревания они смогли уже объединиться и утвердить свое право на национальное существование на поле брани.
I. Корни нации
Процесс складывания американской нации покоился на двух столетиях общего и неповторимого опыта. Эта нация явилась плодом двух столетий совместной жизни и деятельности, покорения природы, тесного общения на американской почве и резкой обособленности от Европы, существования в условиях новой фауны, флоры и климата, борьбы с индейцами, колониального статуса и крепнущего противодействия этому статусу, непрестанного покорения диких мест, — что в свою очередь еще более отдаляло многих американцев (таково было их особое и общее наименование уже к концу XVII столетия) от Европы и в еще большей мере приковывало их внимание к проблемам и условиям, специфическим для них самих.
Процесс отчуждения от Европы носил диалектический характер. Дело не ограничивалось тем, что американцы испытывали чувство единства между собой, проистекавшее из их удаленности от Европы; играл роль и тот факт, что англичане в свою очередь считали Америку чуть ли не другой планетой. Такие люди, как Босуэлл и Джонсон, признавались друг другу в конце 1760-х годов, что они ровным счетом ничего не знали об Америке, а Джонсон выдал свое невежество, заявив что Америка — это обитель «варварства». Даже англичане, профессионально занятые Америкой, и те обнаруживали ужасающее невежество в том, что касалось Нового света. К примеру, Торговая палата — главный административный орган по делам колоний — вследствие своих ошибочных представлений сама вносила в разные времена немалую путаницу в издаваемые ею распоряжения; так, например, она полагала, что Перт-Амбой находится не в Нью-Джерси, а в Вест-Индии, что Виргиния представляет собой остров или что конфедерация индейских племен, известная под названием «Шести народов», обитала в Вест-Индии. Больше того — в Англии вообще считали обычно, что тринадцать колоний составляют часть Вест-Индии, и один учебник географии1, выпущенный Оксфордским университетским издательством (и, как гласил его подзаголовок, «предназначенный для употребления юными студентами в университетах»), содержал главу, так и озаглавленную — «Об Америке, или Вест-Индии».