Колония нескучного режима

Ряжский Григорий Викторович

Решили компромиссно. Пенсию дали, хотя и проклинали за глаза эту настырную Харпер, место которой, по сути, должно быть рядом с мужем. Эх, если бы не честь мундира британской разведки… В то же время членам семьи решено было препятствий не чинить, не то уж будет перебор, и это сможет спровоцировать нежелательный выброс общественного мнения. Письма туда? Ради бога, пусть выстреливает в неизвестность. Перлюстрации на всякий случай, конечно, они будут подлежать, но дальше — флаг в руки, миссис Харпер, уж русские-то точно не доведут ваших посланий до вашего мужа, у них с этим строго, там вам не наша демократия под защитой королевы, там разговор с

вашим братом короткий. В смысле, с вашей сестрой. Да и с адресом Вы, кажется, не ознакомлены, не так ли? Ветер вам в парус!

В университете, где проходила стажировку, в этот свой приезд Присцилла появлялась довольно редко. Снова захлестнула любовь к Гвидону, так что было не до практики. В общежитие МГУ она сумела заскочить лишь через неделю после приезда, когда оба более-менее выдохнули и ненадолго оторвались друг от друга. Нужно было зарегистрироваться как иностранке. Там удивились тому, почему она отсутствовала всё это время и по какой причине так долго не несла документы для регистрации в ОВИРе. Стажёрка Харпер, в свою очередь, удивилась такому удивлению общежитского кадровика, объяснив, что в комнате не нуждается, потому что проживает у своего друга, в Кривоарбатском переулке Москвы. Это рядом со знаменитым домом архитектора Мельникова, и я хотела бы написать в английский «Обсервер Мэгэзин» статью о доме и сыне знаменитого русского архитектора, как о наследнике и хранителе великого достояния своего отца.

— Это очень приятно, что вы такая патриотка нашей культуры, — пожав плечами, отреагировал кадровик, — но мне нужен адрес вашего проживания. И ваш паспорт. Заберёте через десять дней. Таков порядок.

Приска оставила то и другое и умчалась к Юлику Шварцу, в полуподвал на Октябрьской, где ждал её Гвидон и где уже вовсю наливали по случаю её приезда.

На другой день они вдвоём уехали в Жижу, где провели три чудесных дня. Бабке Параше привезли кулёк городских конфет, колесо краковской колбасы, рассыпного чаю и кило кускового сахара. Та была на вершине удовольствий. Сказала:

— Пожили б дольше, детки, и мне, старой, веселей б стало, а то одна всё да одна. Петра мово ишшо в двадцать семом годе убили, комиссары, — что в колхоз не хотел иттить. А сынок ишшо малым помёр, от холеры. А боле никого нетути. Дом кому отойдёть, дажи ни знамо мине. Сельсовет заберёть, а мине неохота, хошь сама при жизни хату спаливай. А чо Юлька-то твой в энтот раз не захотел? Болееть, что ль?

— А давай мы так сделаем, баб Параш, — подумав, предложил Гвидон. — Дом твой перестроим для нас с Юликом, чтобы мы в нём жили и работали. Мастерские построим, как положено, с большими окнами, чтобы было много света. Сруб твой к дому подошьём, так чтобы вместе получилось, одним целым. Амбар оставим, чтобы ты за скотиной ходила, но только если сама захочешь. Кормить, поить, денег на жизнь добавлять, сколько надо, тоже будем. А ты станешь нашей Ариной Родионовной. Хочешь так?

— Кем станешь? — не поняла Параша. — Какой ишшо Родионовай?

— Ну, короче, общей нашей бабушкой и няней. Как у Пушкина была. В общем, заботиться о нас будешь. Строиться начнём через год, когда денег подкопим. А потом ты нам его завещаешь. Так нормально?

Разговором этим Прасковья Гавриловна осталась довольна чрезвычайно. Все четыре дня пекла лепёшки, скребла деревянный стол, даже вынула из комода и постелила на выскобленные дочиста доски столешницы старинную скатерть с бахромой,

разгладила морщинистой заскорузлой ладонью и с хитринкой в глазах кивнула Присцилле:

— Твоё будеть, девк. От мами от моей…

Через пару дней по возвращении из Жижи в коммуналке Иконниковых раздался звонок. Просили передать Гвидону Матвеевичу, чтобы непременно зашёл в отдел кадров Союза художников. В четверг, к одиннадцати. Гвидон поморщился, но пошёл. Подумал, наверное, насчёт мастерской. Но отчего в кадры? И почему не в МОСХ?

Когда появился в Союзе, на улице Жолтовского, его уже ждали. Начальник отдела кадров, лысый толстячок Берендеев, приветливо покивал Гвидону, пригласил присесть, затем многозначительно указал глазами на человека в штатском, с блёклыми, водянистыми глазами, сидевшего в кресле для посетителей. И вышел. Гвидон непонимающе уставился на незнакомца.

— Собственно… — начал было он.

— Я работаю в Комитете государственной безопасности, — безо всякого перехода перебил Гвидона мужчина и вытянул из бокового кармана удостоверение красного цвета. Не раскрывая, сунул обратно. — Меня зовут Евгений Сергеевич. Поговорить надо бы, Гвидон Матвеич.

Гвидон вновь непонимающе пожал плечами:

— А тема, извиняюсь? Я вроде не по шпионской тематике. Я скульптор.

Евгений Сергеевич улыбнулся:

— Я знаю. Напрасно вы думаете, что мы занимаемся исключительно шпионами. Есть дела и мирные. Бытовые, так сказать. Как ваш случай, к примеру.

— Это вы про что? — искренне не понял Гвидон. — Про то, что поорал в прошлом году в МОСХе на Хаджиева? Так пусть мастерскую выделяют, тогда не пришлось бы посылать их всех куда подальше. Вы про это, что ли?

Мужчина задумчиво посмотрел на Гвидона:

— Знаете, Гвидон, — мне можно к вам так обращаться? — Гвидон кивнул. — Этот вопрос не так сложно решаем, как вам кажется. Вы скульптор, заслуженный человек, фронтовик, имеете боевые награды, до Берлина дошли…

— До Крамма, — поправил его Иконников, — до Берлина не удалось, на передислокацию попали, а там уже поздно было, к тому времени наши рейхстаг уже взяли…

— Вот видите, рейхстаг, можно сказать, брали, — продолжал гнуть своё Евгений Сергеевич. — И вы что, думаете, после всего этого мы не дадим разрешения на ваш брак с Присциллой Харпер? Не сомневайтесь, дорогой скульптор, дадим. И с мастерской поможем непременно. Будете себе лепить да отливать на здоровье, — последняя фраза получилась довольно двусмысленной, и кагэбист поправился: — Отливать, в хорошем смысле слова, само собой.

Затем он быстро посмотрел в глаза Гвидону, пытаясь схватить его первую реакцию на сказанное. Она была вполне ожидаемой. У Гвидона вытянулось лицо, от этого рот приоткрылся и на какое-то время застыл в таком положении. Однако он быстро пришёл в себя.

— А-а-а-а… откуда вы… то есть… А что, разве я должен иметь разрешение на брак? И… я не понимаю, с какой стати мы вообще это всё с вами обсуждаем? И при чём тут мастерская? — неуверенно начал Гвидон, но снова был прерван, на этот раз уже значительно более начальственно. Гэбист резко встал и промерил шагами, туда-сюда, кабинет Берендеева:

— Значит, так, давайте будем определяться, Гвидон. Спрашиваю сразу, а вы послушайте. Первое! Вам известно, кто отец вашей девушки? Второе! Вы в курсе, кем является родной дед вашей избранницы? Третье! Вам известно, чем, к примеру, занимается в настоящее время мать Присциллы Харпер Нора Харпер?