Коловрат. Языческая Русь против Батыева нашествия
Шрифт:
– Внимание и повиновение, о Непобедимый! – тысячник покинул черную юрту, пятясь.
Полог опустился. И Непобедимый позволил себе опустить свинцовое веко.
Его глаз уставал. Очень уставал. Но на душе старого Пса делалось нехорошо при одной мысли о том, как кто-то из этих темников, тысячников, сотников догадается, что смотрящее прямо ему в печень кровавое око видит только ползающие багровые пятна, будто кровь на черном войлоке… и мучительно хочет моргнуть.
– Кумысу, Непобедимый? – спросили рядом.
– Не надо, Найма [145] … Знаешь что, сын?
– Да, Непобедимый?
Полководец задавил между скулами мучительный вздох. Старому
– Меня очень тревожит, что они начали их отпускать. Слухи… уже ходят слухи, а их не переломаешь об коновязь…
– Да, Непобедимый, я тоже думал об этом.
– Который это тысячник, Найма?
– Непобедимый шутит… – в голосе сына легкое недоумение. – Третий, конечно…
Третий тысячник. Почти пять сотен людей, сгинувших в неизвестности. Пропавшие дозоры, растворившиеся фуражиры, конвой, сгинувший вместе с пленниками…
Пять сотен. Для четырех туменов – невелика потеря… но не сама потеря страшна. Страшна неизвестность.
А теперь стали появляться выжившие. Кто-то очень умный там, в урусутских лесах, выждал время, дал кумысу настояться, а теперь сыплет в чан неизвестности пряности ужаса, как сказал бы кто-нибудь из стихоплетов царевича Гуюка.
Плохо, очень плохо…
– Внимание и повиновение! – заорали с той стороны войлочного полога. – Непобедимого требует к себе Джихангир! Немедленно!
– Внимание и повиновение! – отозвались голоса нукеров. Один тут же влетел в юрту, повалился на ковер ничком.
– Непоб…
– Я слышал, – опустил ногу на мгновенно склонившуюся под неё сыновнюю спину. – Найма, Бодончар, Яртак, едете со мною…
Каждый миг этого похода он ждет, что что-то пойдет не так. Или… или так. Так, как было задумано в далеком Каракоруме. Потому что только простаки вроде царевича Орду или глупцы вроде сиятельных Гуюка с Хархасуном могут верить, что их направили сюда побеждать, завоевывать, добывать последнее море.
Божественному Угэдэ [146] не нужны были соперники в борьбе за престол великого деда, Небесного Воителя, Потрясателя Вселенной – и так слишком много змей шипело и жалило друг друга в одном кувшине. А вот прибрать к рукам улус Джучи [147] было бы очень неплохо. Поэтому надо было собрать в одну кучу всех, кто стоял между Божественным и этим улусом, всех, кто зря отравлял воздух в Каракоруме [148] , собрать и отправить их «покорять» земли, из которых когда-то едва вырвались два лучших Пса-Людоеда Небесного Воителя.
Зимой.
С тремя туменами. [149]
А почему не воевать железный дворец Эрлига на берегу гнойного моря Бай-Тенгис [150] ?!
А того из них, в ком говорит кровь великого деда, кто не только честолюбив, но и умен, кто показывает умение управлять людьми, – его назначить Джихангиром обреченного похода. Главным виновником поражения – неизбежного, как восход солнца. И казнить – если сумеет выжить.
Только они забыли, что у мальчишки есть аталык…
Так
Вполз на четвереньках.
Он упал на колени и подполз к трону Божественного. Он нижайше молил дозволить ему сопровождать воспитанника – во исполнение данной деду его, Небесному Воителю, клятвы. Сопровождать со своим туменом. Он смотрел снизу вверх единственным глазом с выражением собачьей преданности на искалеченной морде. Ну, давай, откажи мне – откажи в исполнении воли Того, на Чьем троне сидишь! Или выкинь зря своего лучшего полководца и немалое войско.
И вместо хотя бы проблеска растерянности, негодования, гнева увидел расползающееся на лице Божественного Угэдэ, будто лишай, благоволение. Увидел искорки радости в глазках невозмутимых советников владыки. И с ужасом понял, что сделал то, чего от него ждали. То, на что рассчитывали.
Он и его побратимы, Четыре Пса-Людоеда, – они растоптали в прах любую опасность, любое неповиновение на огромных просторах державы Небесного Воителя. Они сокрушили всех, кто хотя бы когда-нибудь мог восстать. Они принесли сыновьям и внукам Рыжебородого огромные земли.
И остались на них – единственной опасностью. Единственной силой.
Зачем нужны империи люди, которые помнят, что меч сильнее плети палача, палки стражника, калама мытаря? Зачем тому, кто сидит на троне, те, кто когда-то сносил троны с подноса Вселенной? Зачем успевшим привыкнуть к роскоши и утонченности дворцов, к благовониям и сложным изысканным ритуалам пропахшие кизяком и кумысом, завшивленные Псы-Людоеды? У лизоблюдов растоптанных ими владык, столпившихся около трона нового хозяина, они тоже вызывали не самые приятные мысли и воспоминания. Ну что с такими делать?
Зачем крысам – Пёс?
И вот он – сам! своей собственной волей! – преподнес им то решение, которого они больше всего хотели.
Сдохни, старый Пёс! Сдохни вместе со своим змеенышем!
Они были еще живы. Живы и даже побеждали. Они не только взяли ближнее к степи княжество Резан, они взяли Ула-Темир и всё его младшие города, разбили войско Ула-Темирского хана. Они побеждали. Чудом.
Это раздражало. Пёс-Людоед не привык надеяться на чудеса. Они имеют привычку кончаться в самый неподходящий момент, из чудес перекидываться в чудищ.
У него было скверное ощущение, что самый неподходящий момент наконец настал.
Разумеется, к белому шатру они ехали верхами – не может же, в самом деле, Непобедимый ходить пешком, как какой-нибудь ханец или хорезмиец! Хотя в таком столпотворении скорости это вряд ли прибавляло. Ну да, нукеры не скупились на плети неповоротливым – но они мало что могли поправить.
Рядом с белым шатром в кольце частокола теснились другие юрты, те, где только белая полоска у дымохода обозначала принадлежность жилища принцу крови, потомку Священного Воителя. Крохотный кусочек Каракорума, налипший на подол так, что не стряхнешь. От юрты Гуюка тянуло вином и, кажется, гашишем, от юрты Хархасуна на Непобедимого с его свитой с ужасом и любопытством уставилась стайка размалеванных юнцов, где-то кричала девка… судя по всему, в руках еще одного потомка Потрясателя Вселенной, другого б давно уж заставили заткнуть игрушку.