Коловрат. Языческая Русь против Батыева нашествия
Шрифт:
Поистине, что может быть смешнее мужчины, дожившего до седой бороды и теряющего себя от вида и запаха человеческих потрохов?
Одноглазый после совета сказал ей, что она сделала доброе дело. Саин-хан отчего-то считает, что эти бездельники в бабьих платьях очень полезны, когда надо удерживать в повиновении покоренных. И если бы седой дурак принудил своей болтовней Джихангира казнить его… владыка никому не прощает своих просчетов. Очень может быть, что Нишань-Удаган спасла сегодня не только шкуру болтуна в черной рясе.
Шаманка безмятежно улыбнулась в почтительное лицо одноглазого –
– Великому виднее, какой уздой взнуздывать своих скакунов.
Это «своих» было сказано так, чтобы собеседник припомнил – ее «скакуны», а стало быть, и сама Нишань-Удаган, в этой узде не нуждаются.
И шаманка с наслаждением наблюдала из-под приспущенных ресниц, как поспешно скользнуло вниз мясистое веко здорового глаза старика в тщетной попытке скрыть непривычные растерянность, почти испуг, досаду, опаску и – на самом дне – ненависть.
Нукеры верными псами, почуявшими неладное, шагнули к старику, глядя мимо неё оловянными глазами, готовы если и не поднять на неё руку, то – защитить, закрыть…
Даин Дерхе [165] , посмотри на этих глупцов! Какие стены, кого, когда закрывали от твоих рук или от рук твоих слуг и детей – будь то войлок юрты, резной камень китайских и хорезмийских дворцов, плоть нукеров или бревна здешних хижин?!
И вот теперь она – она! Перед которой терялись ханы и полководцы! – чувствовала себя неуверенно.
Начиналось всё хорошо, просто отлично. Она сама вызвалась в посольство ко двору первого из урусутских ханов, чьи владения лежали у них на пути. Посольству от неё было немного толку – намерения свои урусутский хан высказал ясно и просто, не потребовалась наука чтения в душах. Гораздо больше пользы принесло посольство для самой Нишань-Удаган. Колдовства в земле урусутов осталось мало, и всё безопасное. По всему судя, выше третьей ступени шаманов тут уже не рождалось [166] . На месте сильнейших обоо [167] дружелюбных к людям сил черные жрецы возвели каменные и деревянные божницы для своего бога. Просто превосходно! Оскорбленные онгоны не станут вступаться за урусутов. Она даже хотела пообещать Джихангиру, что он никогда не встретится в этой земле с сильными колдунами. Не иначе сам Хам Богдо Даин Дерхе удержал ее бабий язык! Ну или уже подцепила от приближенных Божественного Саин-хана привычку – не огорчая владыку, поддерживать в нем чувство нужды в себе. Оно и немудрено нахвататься – в белом шатре, наверно, даже блохи носят синие халаты, а кусая, приговаривают: «Недостойный раб осмеливается нижайше благодарить»…
Еще к ней приводили молодых урусутских ханов – она требовала, чтоб хотя бы одного в каждом ханстве брали в плен. Власть над ханом – власть над землей, власть над ханским сыном – власть над ее будущим. Она даже запомнила имена – Олгу сын Ингура, Ула-Темир, сын Джури, и последнее, самое трудное, самое сладкое – Василику, сын Канчантина [168] . Полные силы, жизни, воли… Нишань-Удаган сладко вздохнула, вспоминая. Дни с ними остались не самым худшим ее воспоминанием – а из их костей и кожи вышел хороший тоног. [169]
Неладное почуяла, когда войска Джихангира, а с ними и Нишань-Удаган вошли уже в следующее
Чудо что за люди, как таким не помочь… Жаль, мало их было. До обидного мало. Даже среди чёрных жрецов. Большая часть даже смотрела так, будто их не радовало, что их не трогали. Не трогали даже тогда, когда они с кулаками бросались на воинов, развлекавшихся с их дочерьми или женами или угоняющих с их двора коров и коней. Других за такое убивали. Если было время – не быстро, чтоб выжившие соплеменники накрепко запомнили, кто теперь хозяин на этой земле. А этих – не трогали. А они были недовольны. Странные люди странной земли.
И вот еще одна странность – рядом орудует очень сильный шаман. И куда смотрели чёрные жрецы?
Обряды были какие-то плохо знакомые. Небывалая смесь чёрной и ратной ворожбы. И совсем уж дикое ощущение, будто ворожил один – но в нескольких лицах… бычий рог Эрлига всех вас забодай, что ж тут творится такое?! Надо было подольше беседовать с местными шаманами и шаманками, перед тем как убить. И вызнать сведения пополезнее той важной вести, что трава «ханга» [171] тут зовется «плакун-травой». От неё, дескать, мангусы плачут. [172]
Чтоб порождение Эрлига заплакало, надо что-то повнушительней щепотки сухой травы…
Ну, например, посадить мангуса в ее шкуру. В тот самый момент, когда даже до одноглазого аталыка дошло, что он имеет дело с колдовством. И весь белый шатер уставился на неё, как бараны на хлопнувшего кнутом пастуха. Полагая, как видно, что Нишань-Удаган сейчас с обычной своей улыбкой достанет из рукавов шубы головы урусутских колдунов…
Пришлось объяснять Повелителю, его сиятельным братьям и их одноглазому Псу, что потребуется авдал [173] . Без этого обряда с колдунами не то что не справиться – без него она не поймет, что и как они делают. А готовиться к авдалу надо долго. Ну не она же виновата, что в ханстве Ула-Темир они не стоят на месте хотя бы одну лунную четверть?
Она ведь и сама очень и очень не прочь понять, что происходит. Почему и потроха овец, и овечья же лопатка, и камни, и бусины, и даже ханьские игральные карты из кости, за которые Нишань-Удаган ухватилась уже почти в отчаянии, раз за разом предрекают тщетность стараний, напрасные хлопоты, пустые заботы…
На любой вопрос.
Спросишь: «Кто поднимает мертвецов?»
«Зря», – хрустит в огне баранья кость.
«Как победить колдунов?»
«Зря», – шуршат бусины на шёлковом плате.