Колумбы неведомых миров
Шрифт:
Мы облачаемся в скафандры, чтобы преодолеть эти “пятьсот метров от здания космопорта до “Урании”. Нас провожают председатель Высшего совета по освоению ’Космоса, начальник Лунного космодрома, главный диспетчер и дежурный по старту. В последний раз осматриваюсь в лица своих братьев-землян, слышу их голоса, жму руки. Они по очереди крепко обнимают нас.
– Прощайте, друзья… Счастливого путешествия!
Провожающие торопливо садятся в гусеничный атомоход и мчатся к космопорту. Мы остаемся одни. Лишь далекие звезды бесстрастно сияют на черном небосводе.
Со звоном захлопывается тяжелый люк. Я сразу включаю астротелевизор и инверсионный
Над диспетчерской башней вспыхивает огромный красный шар - сигнал старта. Одновременно на экране возникает лицо главного диспетчера.
– Старт!
Корпус астролета содрогнулся. Громоподобно заревели сверхмощные двигатели. Говорящий автомат, соединенный с акцелерографом [9], начал отсчитывать монотонным “металлическим “голосом:
– Двадцать метров в секунду за секунду… тридцать метров… восемьдесят…
Рев стартовых двигателей достиг наивысшего напряжения и резко оборвался. Мы отчетливо увидели, как вихрем пронеслись под нами котловины лунных цирков, стремительно уменьшаясь с каждой секундой.
Снова возникло лицо диспетчера.
– Переключение!
– прокричал) он. (Эго значит, что пора включать гравитонный “прожектор”.) - Прощайте, друзья. Счастливого пути!
Я осторожно потянул рубильник на себя, и стрелка акцелерографа качнулась вправо. Меня тотчас вдавило в кресло… Перехватило дыхание, мертвенный холодок разлился по лицу. Кровь отлила к затылочной части головы, губы мгновенно пересохли. Впрочем, это были давно знакомые мне физиологические симптомы при перегрузке.
– Девяносто метров в секунду за секунду… сто двадцать метров… - бесстрастно отсчитывал автомат.
Самойлов страдальчески морщился: вероятно, ему приходилось тяжелее, чем мне. Я-то привык к перегрузкам, а Самойлов, насколько мне было известно, участвовал всего лишь в двух-трех экспедициях на заурановые планеты [10].
– Как там сейчас на Луне?
– обратился я спустя некоторое время к академику.
Точно предчувствуя мой вопрос, Петр Михайлович загадочно усмехнулся и стал настраивать инверсионный проектор, на продолговатом экране которого возник лунный шар, окутанный пыльным мерцающим облаком.
– Что это за туман вокруг Луны?
– поразился я.
Поразмыслив, ученый неуверенно проговорил:
– Энергетические вихри грандиозной мощности, порожденные “Уранией”, вероятно, подняли на Луне пыльные бури…
Он оказался прав. Через некоторое время нас нащупал Памирский радиоцентр Земли, Молодой оператор радиоцентра взволнованно передавал по мировой радиосети: “В Северном полушарии Луны происходят грандиозные явления: бушуют пыльные смерчи невиданной силы! Деформировался весь горный хребет Апеннин! Часть лунных цирков разрушена! Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, как будто вот-вот Луна расколется. Из Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты. На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась
– В Академии тяготения не сумели точно рассчитать последствия взлета “Урании”, - тихо заметил Самойлов, прослушав передачу Памирского радиоцентра.
– Развязаны силы невероятного могущества… Теперь ясно, что старты следующих гравитонных кораблей необходимо производить подальше от системы Земля-Луна, во всяком случае не ближе, чем со спутников Сатурна.
Мы не ощущали привычной вибрации астролета, свойственной фотонным ракетам. Бесшумно работал гравитонный двигатель. Ни полыхающих протуберанцев, характерных для фотонных ракет, ни оглушающего рева ионных кораблей. В реакторе удивительно равномерно распадались гравитоны, выделяя колоссальное количество энергии. В квантовом преобразователе внутригравитонная энергия превращалась в тяжелое электромагнитное излучение высокой частоты. Из дюзы “Урании” рвался невидимый реактивный, луч, создавая тягу в миллионы тонн. Мы могли бы сбить с орбиты любой планетный спутник меньше Луны, например Мимас, Диану, Оберон или Нереиду, если бы стартовали с них.
Траектория нашего движения пока совпадала с обычными путями космических кораблей. Яркие немигающие зрачки звезд, казалось, пристально следили за мной с экрана астротелевизора. Блестящий, как серебряный поднос, диск Луны с оспинками кратеров, занимавшей вначале пол-экрана, медленно сползал вправо. Все отчетливее вырисовывались на нем резкие изломанные тени гор, а края казались выщербленными. Наконец он исчез.Скорость непрерывно нарастала. В мерцающем овале искателя траектории дрожал маленький силуэт астролета, и карта неба над ним смещалась к орбите Марса. Время отлета было рассчитано так, чтобы пересечь орбиту вблизи планеты. При гигантской мощности гравитонного двигателя притяжением Марса должно было пренебречь. В Высшем же совете по освоению Космоса хотели, чтобы марсианская научно-исследовательская база наблюдала и в последний раз сфотографировала астролет в движении, прежде чем он умчится в межзвездные дали…
Из задумчивости меня вывели резкие, повторяющиеся радиосигналы: сотрудники марсианской базы посылали нам прощальный привет. Я торопливо повернул рукоятку резкости. Очертания планеты на экране померкли, зато возникло лицо молодого человека с рыжеватыми усиками. Я тотчас узнал его: однокурсник по Академии звездоплавания Володя Сквиров, отличный партнер в шахматы и отчаянный выдумщик.
– Прощай, Володя!
– крикнул я.
– Прощай, друг, - как эхо откликнулся он. Впервые я увидел, как помрачнело его открытое веселое лицо.
…После Марса траектория “Урании” резко искривилась: мы пошли выше плоскости эклиптики [11], чтобы избежать неприятного пояса астероидов и нежелательных встреч с этими космическими снарядами. Могучая сила все убыстряла движение “Урании”. Я включил указатель скорости. Прибор определил ее по доплеровскому смещению линий в спектрах светил.
– Девяносто тысяч километров в секунду, - доложил автомат монотонным голосом.