Колыбель твоих оков
Шрифт:
Все дни я прихожу домой засветло, как хорошая девочка. Я отказываюсь признаваться себе в том, что делаю это по просьбе Лорэна, так как никакого обещания я ему не давала. Напротив, как будто в отместку, я специально хочу остаться в лаборатории подольше, но так устаю все эти дни, что на то, чтобы задержаться, меня просто не хватает. Его визитка все еще лежит в моей сумке, и я так и не сохранила его номер в телефоне. Отчасти потому что я уверена в том, что никогда не осмелюсь позвонить ему первой. Хотя только первой я ему и могу позвонить, ведь моего номера у него нет. Да и зачем бы он мне звонил?
Понимая, что я сойду с ума, если буду и дальше думать о Лорэне, я иду в лабораторию. Сегодня пятница, и практически все уже ушли домой пораньше. На завтра, субботу, у меня
Когда я захожу в лабораторию, там все еще горит свет. «Видимо, уходя, студенты забыли выключить свет», — думаю я. Я продолжаю работать, и время пролетает очень быстро. Когда я заканчиваю, на часах уже шесть вчера. Я решаю распечатать несколько статей, чтобы взять их с собой и почитать вечером, а потом пойти домой.
По дороге в свой офис я вспоминаю, что не проверила, выключила ли сушильный шкаф. Я решаю проверить и поэтому возвращаюсь в лабораторию. Но как только я подхожу к лаборатории, я вижу, что из-под двери валит густой дым. И тогда я совершаю очень большую ошибку, и все происходит слишком быстро. Вместо того, чтобы разбить стекло и нажать на кнопку пожарной сигнализации, которая находится прямо рядом со мной, я вхожу в лабораторию. Я зажмуриваюсь от едкого дыма, который проникает в мои глаза и легкие, и пытаюсь пробраться к сушильному шкафу. Я просто не могу поверить, что могла забыть главное правило техники безопасности в лаборатории. В этот самый момент я понимаю, что дыма слишком много, поэтому я решаю вернуться в коридор и вызвать пожарных. Но когда я поворачиваюсь, уже готовая бежать к двери, в моих глазах резко темнеет и все, что я помню — это как я теряю силы и оседаю на пол. Я вижу, как на меня надвигается чья-то тень. Я не успеваю рассмотреть фигуру, потому что мое сознание погружается в туман.
Я прихожу в сознание от света фонарика, который направлен мне в глаза. Как только я открываю глаза, мою голову пронзает ослепляющая боль, и я вскрикиваю, но это пустяки по сравнению с болью в горле. Адская боль лавиной растекается по моему бедному горлу.
— Что вы ей сделали? Почему она кричит? — резко раздается злой и до боли знакомый голос, которого не должно быть здесь.
Я ловлю себя на мысли, что я рада слышать именно этот голос. Я лежу на каталке рядом с машиной скорой помощи. Эммануэль стоит рядом и смотрит на меня в ужасе. Он вернулся.
— Я ничего не сделал, сэр. Девушка наглоталась дыма и у нее ушиб головы. Но она будет в порядке. Как вы себя чувствуете? — спрашивает меня, по всей видимости, парамедик.
— У меня очень болит го…, — не успеваю я договорить своим новым хриплым голосом, как начинаю судорожно кашлять. От этого мое горло начинает болеть еще сильнее. Я замечаю, как Эммануэль тянется ко мне, но медлит, останавливается на полпути, и его руки опускаются.
— Сушильный шкаф, — все, что я успеваю произнести перед тем, как следующая волна кашля начинает душить меня, и мне кажется, что я сейчас выплюну свои легкие.
На лице Эммануэля на секунду отражается удивление, которое сменяется пониманием, и он меняется в лице. Я вижу, как у него напрягается каждый мускул, и он резким движением отворачивается от меня. Эммануэль в неверии трясет головой и что-то спрашивает у парамедика. Мне хочется броситься к нему и закричать, что я не могла забыть выключить этот дурацкий сушильный шкаф. Или могла. Честно говоря, я даже сама не знаю правду. Слезы застилают мои глаза, и я в ужасе обнаруживаю, что каталку вместе со мной заталкивают в машину.
Со мной все в порядке, хочу закричать я, но вместо этого чувствую новый приступ головокружения и тошноты, и на этом силы покидают мое тело. Последнее, что я успеваю увидеть — это смотрящий на меня Лорэн. Его взгляд уже не злой, вместо злости я вижу в его глазах нечто хуже. Я вижу огромное, разрывающее мне сердце
Я провожу в больнице целую вечность. За это время Бетан успевает прийти ко мне раз десять, и каждый раз она умудряется принести мне что-нибудь поесть. В первые дни, пока я еще совсем слабая, она расчесывает мне мои непослушные кудри, которые путаются из-за того, что я все время лежу, и заплетает мне косы. Я пытаюсь убедить ее не приходить ко мне так часто, ведь я знаю, что ее пригласили в экспертную группу ФБР, и сейчас она занята, совместно с профайлером, составлением психологического портрета убийцы тех девушек. Но уговорить Бетан — задача не из простых. Я не спрашиваю ничего о своей работе, и она меня ни о чем не спрашивает. Все наши разговоры только о моем здоровье и о том, как я себя сегодня чувствую. Бетан постоянно пересказывает мне историю о том, как Эммануэль вернулся в тот вечер из своей командировки и решил зайти в лабораторию, где очень вовремя нашел меня и вынес на свежий воздух. Пока я лежала на его руках без сознания, он вызвал скорую помощь, и этим спас мне жизнь. Об этом она узнала от медсестер, а те — от парамедиков. И я удивлена, что ко мне еще не наведалась полиция, и никто не расспрашивает меня о случившемся задымлении.
— Знаешь, крошка, я всегда подозревала, что ты родилась в рубашке.
О какой еще рубашке идет речь, я решаю у Бетан не уточнять. Я уже чувствую себя намного лучше. Единственное, что не дает мне покоя — это выражение лица Эммануэля, когда меня увозила скорая помощь. Мне просто необходимо поговорить с ним. Он так ни разу и не зашел меня проведать.
— Эх, — вздыхает Бетан, — этот твой Лорэн прям герой из сказки. Примчался на своей колеснице, как Аполлон, спас девицу и свою лабораторию в придачу.
— Ну да, только скорее как Аид, а потом отправился обратно в ад, — добавляю я и вздыхаю. Я знаю, что мне предстоит серьезный разговор с ним.
— Да что с тобой, в самом деле? Он герой. Может, я действительно была к нему несправедлива, — добавляет Бетан задумчиво.
Я и сама это понимаю и осознаю, что должна быть ему благодарна. Однако меня не покидает глупая обида на Лорэна — он так ни разу и не поинтересовался, как я. Правда в том, что доказательства его полного равнодушия и отстраненности и до этого были налицо, а я, глупая, все это время пыталась найти в его взгляде хотя бы отблеск заинтересованности. Я знаю, как это по-детски звучит, и я совсем не ожидаю, что он будет сидеть около моей кровати денно и нощно, но все же. Мое эго воет от обиды. С другой стороны, я не могу даже представить Эммануэля в таком месте, как больница. В моем воображении ему как будто не хватает здесь места. К тому же я в больничной рубашке, которая еле прикрывает мои бедра. Я представляю, как выглядела бы в его глазах, и от этой картины мне хочется провалиться сквозь землю.
— Он меня ненавидит, — я закрываю лицо руками, чтобы скрыть свое смущение от Бетан.
— Что ты такое говоришь? С чего бы ему тебя ненавидеть? Ты же такая милая, как можно тебя ненавидеть! — успокаивает она меня.
— Ты не видела, как он на меня смотрел.
Бетан отмахивается от моих слов и, видимо, приходит к выводу, что мое состояние вызвано травмой головы:
— О нет, я отлично помню, как он на тебя смотрит.
Наконец меня выписывают из больницы, и Бетан отвозит меня домой. Сначала она настаивает на том, чтобы я пожила с ней и Джеймсом, где она сможет следить за моим состоянием. Я отказываюсь раз сто. По правде говоря, мне просто нужно побыть наедине с собой. Я привыкла жить одна, а больница — это место, в котором все твои личные границы не то чтобы размыты, их вообще не существует. В любой момент к тебе может ворваться медсестра, чтобы взять очередные анализы или сделать укол, и плевать ей хотелось на то, что ты сидишь в этот момент в туалете. К тому же последнее, чего я хочу, это вмешиваться в быт и отношения пары. Третий — всегда лишний.