Колыбель твоих оков
Шрифт:
— Вы чувствуете себя виновным в происходящем? — сама того не ожидая, задаю я самый правильный вопрос и вижу, что попала в самую точку.
Эммануэль застывает в изумлении.
— Конечно, я чувствую за собой вину, — наконец произносит Эммануэль. — Это все только моя вина, — добавляет с грустью он, и я ощущаю горьковатый привкус правды. — Этот псих всегда завидовал мне, но я совсем не ожидал, что он решит поквитаться со мной именно таким способом, — уже тише добавляет он и многозначительно смотрит на меня.
После непродолжительного молчания Эммануэль направляется
— Знаешь, о чем я больше всего жалею? — в его голубых глазах горит все тот же огонь, который я видела минутой раньше. — Я жалею о том, что не свернул шею Рустерхольцу тогда, когда у меня была возможность. Когда я увидел, как он потащил тебя в подсобку, я боялся, что ты уже мертва, — его нижняя челюсть застывает в напряжении. — Я схватил его за шею, и мне оставалось только повернуть его голову в сторону и, вуаля, проблема решена. Но я все еще думал, все еще надеялся, что ты жива, и я не мог рисковать этими драгоценными секундами. Я успел только ударить его по голове и сразу подошел к тебе, ты была без сознания. Я мог бы свернуть ему шею, а потом размозжить его голову о стену, — методично продолжает Лорэн, откровенно упиваясь описанием того, что мог бы сделать с Рустерхольцем. — Ну что же, теперь придется действовать по старинке.
От таких откровений я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица.
— Вы меня спасли. Если бы не вы, я бы не выжила ни тогда в лаборатории, ни сейчас. А вы, вместо того, чтобы признать в себе героя, жалеете, что не лишили человека жизни? Эммануэль, вы же не жалеете, что спасли меня?
Лицо Эммануэля принимает землистый оттенок, и на какой-то момент он выглядит даже беззащитным.
— То есть ты, моя дорогая, считаешь, что я могу жалеть о таком? — медленно произносит он.
Теперь наступает моя очередь жалеть о сделанном, а точнее, о сказанном. На меня смотрят полные ненависти глаза, которые еще совсем недавно сияли от нежности. Он медленно подходит к изголовью моей кровати, и я прикидываю, успеют ли меня спасти, если я позову на помощь. Он склоняется надо мной совсем близко, его глаза напротив моих глаз.
— Сколько тебе лет? Пятнадцать? Я еще никогда в жизни не встречал такую маленькую занозу. До того, как ты пришла, даже Рустерхольц не проявлял свою блядскую сущность, — и, наверное, чтобы окончательно растоптать меня, добавляет, — я уже начинаю задумываться, не ты ли довела Рустерхольца до безумия?
Эммануэль бросает на меня очередной испепеляющий взгляд, разворачивается и выходит из палаты.
Я ощущаю, как по моему лицу скатываются обжигающие слезы. Лорэн дважды спас меня от Рустерхольца. Но кто спасет меня от Лорэна?
Глава 17. Ошибка
В последующие два дня Эммануэль больше ко мне не заходит. Какой же он мудак, думаю я про себя. Я до сих пор не понимаю, почему я все время пытаюсь найти в нем что-то хорошее. Он уже раз десять доказал мне, что плевать хотел на мои чувства и на меня в целом. Блин, он даже с работы меня выгнал, просто так, без оснований, и при каждом удобном случае
Пока я хандрю, в мою палату заходит та самая пожилая полноватая медсестра, которая встретила меня здесь в первый день. У нее такой мягкий взгляд и улыбка, что от них становится легче. Мне кажется, что люди, выбирающие работу медсестры, санитарки, нянечки, рождаются с такой миссией — помогать людям, и у них намного больше эмпатии, чем у остальных простых смертных. Я оказываюсь в больнице во второй раз за такое короткое время, и вновь наблюдаю неподдельное участие.
Медсестра ставит на прикроватную тумбу пластиковый стаканчик с назначенными мне лекарствами, наклоняется, чтобы поправить подушку и улыбается мне:
— Ну, это совсем другое дело, какая же ты хорошенькая! Видно, что идешь на поправку, — всплескивает она руками.
Я улыбаюсь ей в ответ с благодарностью, ведь у меня все еще видны синяки на лице и шее, ставшие теперь фиолетово-желтыми, и хорошенькой меня можно назвать лишь условно. Но сегодня утром я взяла себя в руки и привела себя в порядок. А всего-то ничего — просто приняла душ, помыла голову, тщательно расчесала волосы, и вот уже первые плоды моих стараний.
— Правильно-правильно, в здоровом теле — здоровый дух. Ах, какой к тебе красавец приходит, никогда не видела такого мужчину, а я, поверь мне, разных встречала. Какая же вы красивая пара!
— Вы о ком? — обескураженно спрашиваю я медсестру, но сразу догадываюсь, кого она имеет в виду.
— Как о ком? О парне твоем. Высокий такой, статный. Сидит в коридоре, приходит ни свет ни заря, я ему говорю: «Иди ты уже домой, все хорошо будет с твоей принцессой. Она с каждым днем все краше и краше».
Я вообще перестаю понимать, о чем идет речь, такое впечатление, что медсестра говорит о какой-то другой паре в этой больнице.
— И он сидит в коридоре? Что, прямо сейчас?
— Ну, конечно. Мне позвать его?
— Нет, ни в коем случае, — я отвечаю слишком резко, и медсестра оглядывает меня с подозрением. — Не надо никого звать. Пожалуйста, — добавляю я уже вежливее.
— И зачем он там сидит? — спрашиваю я уже больше себя, чем медсестру.
Но отвечает мне медсестра:
— Ну, как зачем? Вдруг тебе что-нибудь понадобится. Вот, принес еду, какие-то книги, — показывает она на пакет, который поставила рядом с тумбой, а я сразу не заметила. — Ты уже окрепла, вот увидишь, не сегодня завтра тебя выпишут.
Она уходит, а я в недоумении пялюсь в потолок.
Я очень хочу уехать из этой больницы как можно скорее, а лучше из этого города, а еще лучше — смыться из этой страны. И только сейчас я вспоминаю о Бетан. Я не могу бросить Бетан — мы договорились следовать друг за другом, а у Бетан здесь жених, и она не сможет уехать со мной. Вот, блин, Бетан! Она убьет меня. Я обещала созваниваться с ней каждый день. Наверняка она постоянно названивает мне и уже не знает, что думать. Может, она пишет мне на имейл, но я не заглядываю в свой почтовый ящик все это время. Я даже не знаю, где мой телефон. Я смутно припоминаю, что выронила его где-то в коридоре перед лабораторией.