Колыбельная для брата (сборник)
Шрифт:
– Только те три тополька, да?
– Два. Третий погиб.
– А мама у тебя кто?
– Врач. У нас в палатке медпункт был.
– А у меня отец капитан, – сказал Уголек. – Самоходку водит.
Он хотел сказать ему многое. О папиной смелости, о его долгих рейсах. О том шторме в устье Иртыша, когда папа хотел уже выбрасывать груженную кирпичом баржу на берег, чтобы не перевернуло. О шраме на подбородке – это память о том случае, когда папина самоходка, уходя от столкновения с дряхлым пассажирским пароходиком, врезалась в песчаную косу. О просторах нижней Оби, где летом не бывает ночей и, как в море, не видно берегов. О долгих
– Только летом он дома не бывает. Здесь реки нет подходящей. Мы с мамой ждем его все лето. Я поэтому люблю осень… Ты любишь осень?
– Хороший ты, Уголек, – задумчиво сказал Толик.
Уголек растерялся в первую секунду. Он почувствовал на плече тонкую ладонь Толика, и ему стало радостно. Будто с головой накрыла его теплая веселая волна.
– Почему? – прошептал он.
– Так…
Уголек взглянул на Толика, но было уже темно.
– Не такой уж я хороший, – сказал Уголек серьезно и доверчиво. Ему вдруг захотелось быть очень откровенным. Он почувствовал, что с Толикам начинается дружба. – Вот ты не знаешь. А я боюсь… когда темно.
– Почему? – спросил Толик. Он не удивился. Спросил даже немного рассеянно.
– Сам не понимаю. Хорошо, когда светло. А вот сейчас я бы здесь ни за что не остался. Без тебя…
Он вдруг испугался: Толик мог засмеяться. И как тогда Уголек объяснит? Ведь он не трус. Он не бегал от Митьки Шумихина и глупых братьев Козловых, он не боялся драк. Это он догадался заложить во французский замок Курилыча бумажные пистоны. И он мог подойти к любому свирепому псу…
Толик молчал.
– Я не знаю, – прошептал Уголек. – Может, это пройдет? Вот доучусь, как ты, до пятого класса, и пройдет. А?
– Пройдет, – сказал Толик.
– Мне бы собаку достать хорошую, – вздохнул Уголек. – С ней нигде не страшно.
Словно услыхав его, где-то внизу загремел цепью и загавкал чей-то пес. И его поддержали собаки из соседних дворов.
– На месяц тявкают, – засмеялся Толик.
– А зачем?
– Наверно, на щенка. Кто их знает.
– На какого щенка? – встревожился Уголек.
– Который на луне. Разве не видно? Смотри сам.
На светлой половине луны и вправду темнела фигурка щенка. Он сидел, свесив на бок голову, и, наверно, с грустью разглядывал землю.
– Ищет хозяина, – сказал Толик. – Правда?
– Это же темнеют лунные долины, – вздохнул Уголек. – Горы светлые, а равнины в тени. А щенок только кажется.
– Ну и что? Собаки этого не знают.
Уголек подумал про белого щенка. Если он ничей, то ему сейчас очень грустно. Может быть, он тоже боится темноты и для храбрости лает на желтую половину луны…
Но месяц не хотел, чтобы на него лаяли. Он рассердился и нырнул головой в ближайшее облако.
ЩЕНОК НАХОДИТ ДОМ
– Пош-ш-шел! Ш-шкура! Ш-шпана! – яростно шипел старый взъерошенный кот. Он стоял на откинутой крышке мусорного ящика. Спича у кота выгнулась, а глаза так и сыпали зеленые искры.
Щенок
На четвертый раз кот не выдержал натиска и перелетел на забор. Он долго шипел и ругался, глядя, как щенок жует селедочные головы.
Голов было много. Кроме того, щенок нашел хлебную корку и почти наелся. Он прыгнул на траву, пролез в дыру под забором и побежал к низкому кирпичному складу.
У задней стены склада возвышалась груда пустых ящиков. Под ящиками было немного стружки, и щенок там устроил свой дом. То есть он, конечно, ничего не устраивал, а просто стал здесь жить.
Щенок отыскал это жилье в тот же вечер, когда пришел в город. Он тащился по окраинной улице, едва передвигая разбитые лапы. Ему не хотелось ни пить, ни есть. Хотелось только упасть и заскулить. Но падать было страшно. Нельзя падать, когда кругом все незнакомое. Страшно рыча и сердито сверкая глазами, прополз тяжелый грузовик. Шли мимо люди, и громко стучали их тяжелые сапоги. Разве тут ляжешь?
У низкого кирпичного дома без окон, среди светлых фанерных ящиков увидел щенок черную дыру и залез туда. Упаковочная стружка, которая высыпалась из ящиков, была мягкой и сухой. Щенок вытянулся, поскулил и заснул.
Сначала этот дом не понравился щенку. Ветер залетал в щели, и дождь ночью громко и страшно барабанил по крыше. Щенок просыпался и дрожал.
Но на следующий вечер щенок снова забрался под ящики: все-таки это была крыша. Под открытым небом щенок спать не умел и боялся. Потом он привык к своему жилищу. К любому дому привыкнешь, даже к плохому, если он единственный и если долго живешь в нем. А щенок прожил там долго. Сколько дней? Но ведь он не умел считать дни. Только не забудь, что для трехмесячного щенка неделя – все равно, что для тебя год.
Никто не тревожил щенка в его доме. Иногда приходил человек, открывал скрипучие двери склада. Приходила рыжая лошадь и, тащила за собой телегу. Человек вытаскивал из склада тяжелые ящики, грузил телегу, и лошадь увозила их. А через некоторое время она привозила их обратно, уже пустые.
С лошадью щенок познакомился, это была добрая старуха. А человека он боялся – на человеке были тяжелые сапоги. И щенок поскорее уползал в свое укрытие, когда слышал стук сапог.
Заведующий складом хватал с телеги пустые ящики и швырял их в кучу. Куча росла, но внизу, в доме щенка, ничего не менялось. Все так же пахло отсыревшей фанерой и было полутемно. Заведующий складом не берег пустые ящики. Они могли бы еще пригодиться, а вместо этого гнили под дождем и рассыхались на солнце. Но щенок ничего, конечно. не понимал и радовался, что его не трогают.
В общем, он полюбил это место и уходить никуда не собирался. Он даже притащил под ящики обмусоленную кость, которую подарил ему большой и веселый Балалай.
С Балалаем щенок познакомился недавно. Это серый с рыжими клочьями пес. Ноги и хвост у Балалая тонкие и длинные, уши не то стоят, не то висят, а на бегу качаются, словно крылья.
Увидев такое чудовище, бедный щенок опрокинулся на спину и задрал все четыре лапы. Он всегда так делал, чтобы взрослые собаки его не трогали. И собаки не трогали. Балалай тоже не тронул. Обнюхал его и сказал слова, которые на человеческий язык можно перевести примерно так: