Колыбельная для брата (сборник)

Крапивин Владислав Петрович

И тогда-то он и услыхал Илькин крик. Не то радостный, не то слезный.

Илька, мокрый и взъерошенный, вылетел на него из плотной пепельной мглы и вцепился в плечо.

– Гена! Это ты?

– Это моя прабабушка ходит в поисках знакомых привидений, – сердито сообщил Генка, чуть не тая от горячей радости, что Илька жив и цел. – Ты что околачиваешься на берегу?

Илька убрал с его плеча руку и вздохнул.

– Ты почему такой мокрый? – спросил Генка уже с тревогой.

Илька

молчал.

– Ну?

Это нетерпеливое «ну» словно встряхнуло Ильку. Вернуло силу и смелость. Генка был рядом. Мир опять стал простым и прочным.

– Купался, – ответил Илька.

– В штанах?

– Ну и что?

– Ничего. Кому как нравится.

– А где Владик?

– Откуда я знаю? Наверно, в больнице.

– Они потом придут, да?

– Придут. Никуда твой Владик не денется.

– Гена… – начал Илька. – Я сжег лодку.

– Что?!

Он посветил Ильке прямо в лицо и понял, что это правда.

– Да! – со слезами сказал Илька. – А что делать, если он прет на мель, а там балки!

– Кто прет?

– Пароход, а не «кто». В тумане. Прямо на меня.

– И ты сделал из лодки маяк? – спросил устало Генка.

Конечно, все одно к одному. Если уж начались несчастья, скоро не отвяжутся. Он не отводил фонарика от Илькиного лица, а Илька не прятал глаз от света. Глаза были темные и упрямые. Как у Владьки.

– Дубина, – увесисто произнес Генка. – Откуда возьмется пароход? В таком тумане он тут же отдаст якорь и заголосит на всю реку. Думать надо.

Илькины брови задрожали, а рот приоткрылся и сделался похож на аккуратную букву «О». И таким беспомощным стало Илькино лицо, что Генка испугался. Он сказал примирительно и торопливо:

– Ну ладно. Ты точно знаешь, что это был пароход?

– Может, твоя прабабушка? – огрызнулся Илька. Но как-то неуверенно огрызнулся.

Генка выключил фонарик. В темноте удобнее было врать. Он пробормотал, словно для себя, а не для Ильки:

– Значит, это тот сумасшедший танкер…

– Что? – откликнулся Илька.

– Я говорю: танкер. Я его сейчас видел. Мотается от берега к берегу, почти без огней.

– Что ты врешь! – возмутился Илька. – Что ты видел в таком туманище!

– Козел! – сказал Генка с почти настоящей злостью. – Ниже по течению никакого тумана нет. Сбегай проверь, если не веришь.

– Ты же не по берегу шел…

– Я везде шел. Я к реке еще за тем поворотом вышел. Понял?

Илька тихо спросил:

– Большой танкер?

– Средний… Борта высокие. Видно, порожний…

– Значит, все зря?

– Что – зря?

– Все… Я думал, пассажирский… А танкер, пустой, ткнулся бы в мель, ничего бы не было…

– Ничего, – подтвердил Генка. – Ни танкера,

ни тебя. От удара где-нибудь искра проскочила бы – и привет. Знаешь, как взрываются в пустых баках бензиновые пары?

У Генки были спички. На старых углях он развел костер, отдал Ильке свои брюки и куртку, поставил над огнем рогатины с перекладиной.

– Выжимай свои манатки, суши.

Илька был послушный и сонный. Генка пошел к реке: набрать в чайник воды и посмотреть, что осталось от лодки.

Огонь изглодал корму и борта. Мачта перегорела внизу и упала на нос. Нос пострадал меньше. На нем даже уцелела Владькина куртка. Пламя уже погасло, но тлеющее дерево еще светилось пунцовыми угольками и сочилось едким дымом. Генка ударил по обугленному борту. Борт проломился, и шипящие угольки посыпались в воду…

Когда Генка вернулся, Илька, скорчившись, сидел у огня и палкой ворошил горящие ветки.

– Что с лодкой? – спросил он, не подняв головы.

– «С лодкой»… То, что осталось, уже не лодка.

Генка повесил чайник над огнем и сел рядом с Илькой. Плечи накрыл Владькиной курткой.

– Я думал, она сгорела, – сказал Илька.

Генка промолчал. Теперь, когда кончились все другие тревоги, тревога за Владика стала расти и превратилась в самое главное. Было даже непонятно, как он мог хоть на минуту забыть об этом главном.

– Долго их нет, – сказал Генка.

– Долго, – согласился Илька.

Вскипел чайник. Его поставили на траву. Он остыл. Его вскипятили снова.

Ни Генка, ни Илька не знали, сколько времени прошло. Иногда казалось, что близко утро.

И вот от берега донесся голос. Вернее, два голоса: Владькин и его отца. Они кричали озорно и громко:

– Эй, люди! Живы?

– Живы!– взвился Илька.

Генка сказал:

– Сиди.

Он прихватил фонарик и пошел им навстречу.

Они вынырнули из тумана. Владька, как маленький, сидел у отца на плечах.

– Все в порядке, – сообщил он с высоты. – Вправили, бинтом замотали. Вывих был. А папа еще добавил. Меня сперва не хотели из больницы отпускать, да мы уговорили.

Как хорошо, что он сказал обо всем, не ожидая вопроса.

Иван Сергеевич опустил его на землю.

– Хватит, накатался, наездник. Ищи себе клюку и ковыляй сам.

– Мне нельзя ковылять, – дурачась, заспорил Владик. – Что фельдшер говорил, а? Только сидеть можно и лежать… Знаешь, Гена, они нас до того поворота на больничном «газике» довезли. Хотели прямо в город, а мы сказали, что на лодке доберемся.

– Илька сжег лодку, – сказал Генка.

В свете фонарика он увидел их лица. У Владьки губы вытянулись в трубочку. Иван Сергеевич нахмурился.