Колыбельная для жертвы
Шрифт:
Да, конечно.
– Целый детектив-суперинтендант? Расследует драку в тюремном коридоре? Ваша квалификация не слишком высока для этой работы?
Джейкобсон, склонив голову набок, уставился на меня. Осмотрел снизу доверху, как будто собирался пригласить на танец.
– В рапорте говорится, что вы напали на них. Кричали, ругались и плакали, словно… Подождите-ка, позвольте мне прямо по тексту, чтобы не ошибиться. – Вытащил черный полицейский блокнот. Открыл, полистал. – «Как большой такой слюнтяй, сбежавший из дурки». У этого Грэхема Ламли неплохой слог, вам так не кажется?
Лен
– Ламли и Смит – лживые ублюдки.
Джейкобсон послал в его сторону радостную сияющую улыбку:
– Леннокс Мюррей, не так ли? Бывший шеф криминального отдела полиции Олдкасла. Восемнадцать лет за насильственное похищение, пытки и убийство Филиппа Скиннера. Благодарю за выступление, но мне бы хотелось услышать, что сам мистер Хендерсон думает по этому поводу. Вы не возражаете? Ну и вот и прекрасно.
Я скопировал Лена, уселся, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу:
– Они – лживые ублюдки.
Джейкобсон подтянул к себе стул, уселся. Подвинул стул вперед на пару футов, его колени почти коснулись моих. Пахнуло химической вонью дешевого лосьона после бритья.
– Эш… Я ведь могу называть вас Эш, не так ли? Эш, местный главный психолог сказал мне, что вы являетесь личностью, склонной к саморазрушению. Что вы всякий раз вредите себе, затевая драку, перед тем как вам идти на очередное собеседование.
В ответ он получил молчание. Джейкобсон пожал плечами:
– Конечно, доктор Олтрингхэм немного смахивает на идиота, но так уж вам повезло. – Он поднял указательный палец и ткнул им себе за плечо, в сторону висящего на стене телевизора. – Видели историю о медицинской сестре, которую нашли мертвой за Блэквол Хилл?
– А в чем там дело?
– Медицинская сестра, мертвая. Тело обнаружили где-то на задворках. Ну что, звоночек не зазвенел?
Я хмуро взглянул на него:
– Вы имеете хотя бы малейшее представление о том, сколько медицинских сестер пропадает в Олдкасле каждый год? Этим несчастным коровам нужно выплачивать надбавку за опасную работу.
– Смит и Ламли неплохо над вами поработали, а? Да, и рана на щеке, и сломанный нос, но мне кажется, что главные повреждения на бедрах и торсе, правильно? Там, где не видно? – Еще раз пожал плечами. – Если вы, конечно, не разденетесь.
– Я весьма польщен, но вы явно не в моем вкусе.
– Клэр Янг. Двадцать четыре года, брюнетка, рост около ста семидесяти сантиметров, вес семьдесят два килограмма. Хорошенькая, ширококостная такая. – Провел руками над своими бедрами. – Ну, вы понимаете, бедра широкие, хорошо для рождения ребенка.
Я взглянул на Бабз:
– Тебе никогда не хотелось сделать карьеру в качестве работника здравоохранения? Там бы тебя точно никто не обскакал.
Улыбнулась в ответ:
– Пусть бы только попробовали.
Джейкобсон поднялся со стула:
– А теперь я бы хотел взглянуть на камеру мистера Хендерсона.
Камера была не так чтобы очень большая – пара шконок вдоль стен, и больше ничего. Протяни руку, и сразу коснешься выкрашенной в грязно-серый цвет стены. Небольшой стол в дальнем конце, стул, раковина, в другом конце –
Или для одного вполне взрослого мужика, который совсем не хочет делить эту камеру с кем-либо. Довольно забавно, но все соседи почему-то оказывались склонными к несчастным случаям. Все время падали и ломали себе что-нибудь. Руки, ноги, носы, яйца отбивали…
Офицер Бабз заполнила собой дверной проем. Руки скрещены на груди, ноги на ширине плеч, лицо словно вырублено из гранитного камня. Джейкобсон же, сделав пару шагов, остановился в центре камеры и воздел вверх руки, словно собрался благословить ее:
– Дом, милый дом.
Затем он повернулся и протиснулся к столу, пытаясь разглядеть прилепленную к стене фотографию. Ребекка и Кети на абердинском пляже улыбаются в камеру, а на заднем плане сияет Северное море. Поверх оранжевых купальных костюмов школьные свитера. На песке игрушечные ведра и лопатки. Кети четыре, Ребекке – девять.
Одиннадцать лет и две жизни тому назад.
Его голова склонилась на мгновение.
– Очень жаль было услышать о ваших дочерях.
Да, всем жаль.
– Наверное, это не так просто – горевать по ним, пока сидишь здесь. По обвинению в убийстве брата. Да еще когда из тебя регулярно дерьмо выбивают…
– Что на это указывает?
Он сунул руку в свою кожаную куртку, вытащил экземпляр Касл Ньюз энд Пост. Бросил на нижнюю койку:
– С прошлой недели.
Фотография занимала большую часть первой страницы. Крупным планом толстое женское лицо, обрамленное рыжими кудрями, густая россыпь веснушек на носу и по щекам, словно шотландская боевая раскраска. Пара фотографов отражалась в солнцезащитных очках, блеск вспышек фотографических камер. Рука поднята вверх, как будто она пыталась загородить свое лицо от объективов, но не смогла вовремя это сделать.
Над фотографиями большими заглавными буквами растянулся заголовок. «РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО! ЖЕРТВУ ПОТРОШИТЕЛЯ ОЖИДАЕТ РАДОСТЬ МАТЕРИНСТВА.
Господь Всемогущий, вот это, что называется, выстрел из прошлого.
Повесил трость на раму койки, сел на матрас. Взял в руки газету.
Пятая жертва Потрошителя, Лора Страхан (37), получила потрясающее известие. Через восемь лет после того, как она стала первой женщиной, выжившей после нападения на нее психопата-извращенца, убившего четырех женщин и искалечившего еще троих, мужественная Лора ожидает рождения первенца.
Врачи полагали, что она никогда не сможет зачать ребенка после тех ранений, которые она получила, когда Потрошитель вспорол ей живот, засунул внутрь игрушечную куклу и зашил. Источник в каслхиллской больнице сказал: «Это просто чудо. Она никогда бы не смогла выносить ребенка к установленному сроку. Я очень рад за нее».
И что еще лучше, это будет настоящим рождественским подарком для Лоры и ее мужа, Кристофера Ирвина (32).
Читайте весь текст на стр. 4