Колымские тетради

Шаламов Варлам Тихонович

Рассказ о Данте [16]

Мальчишка промахнулся в цель, Ребячий мяч упал в купель. Резьба была хитра, тонка. Нетерпеливая рука В купель скользнула за мячом, Но ангел придавил плечом Ребенка руку. И рука Попала в ангельский капкан. И на ребячий плач и крик Толпа людей сбежалась вмиг. И каждый мальчика жалел, Но ссоры с Богом не хотел. Родная прибежала мать, Не смея даже зарыдать, Боясь святыню оскорбить, Навеки грешницею быть. Но Данте молча взял топор И расколол святой узор, Зажавший в мрамора тиски Тепло ребяческой руки. И за поступок этот он Был в святотатстве обвинен Решеньем папского суда Без колебанья и стыда… И призрак Данте до сих пор Еще

с моих не сходит гор, Где жизнь — холодный мрамор слов, Хитро завязанных узлов.

16

Стихотворение написано в 1950 году. Входит в мои допотопные, до-тетрадные записи вместе с «Картографом», «Стлаником», «Боярыней Морозовой», «Стрельцами».

Попытка указать на какие-то необходимые для меня исторические и поэтические аналогии.

Описывает истинное происшествие биографии Данте.

Скоро мне при свете свечки

Скоро мне при свете свечки В полуденной тьме Греть твои слова у печки. Иней на письме. Онемело от мороза Бедное письмо. Тают буквы, точат слезы И зовут домой.

Верю [17]

Сотый раз иду на почту За твоим письмом. Мне теперь не спится ночью, Не живется днем. Верю, верю всем приметам, Снам и паукам. Верю лыжам, верю летом Узким челнокам. Верю в рев автомобилей, Бурных дизелей, В голубей почтовых крылья, В мачты кораблей. Верю в трубы пароходов, Верю в поезда. Даже в летную погоду Верю иногда. Верю я в оленьи нарты, В путевой компас У заиндевевшей карты В безысходный час. В ямщиков лихих кибиток, В ездовых собак… Хладнокровию улиток, Лени черепах… Верю щучьему веленью, Стынущей крови… Верю своему терпенью И твоей любви.

17

Написано в 1952 году в Барагоне, близ Оймяконского аэропорта и почтового отделения Том-тор Об этом времени мной написано еще одно большое стихотворение «Почта Том гора» — «парное» стихотворение к «Сотому разу».

Затлеют щеки, вспыхнут руки

Затлеют щеки, вспыхнут руки, Что сохраняют много лет Прикосновения разлуки Неизгладимый, тяжкий след. Их жгучей болью помнит кожа, Как ни продублена зимой. Они с клеймом, пожалуй, схожи, С моим невидимым клеймом, Что на себе всю жизнь ношу я И только небу покажу. Я по ночам его рисую, По коже пальцем обвожу. Мое лицо ты тронешь снова, Ведь я когда-нибудь вернусь, И в память нового былого От старой боли исцелюсь.

Скоро в серое море

Скоро в серое море Ворвется зима, И окутает горы Лиловая тьма. Скоро писем не будет. И моя ли вина, Что я верил, как люди, Что бывает весна.

Четвертый час утра. Он — твой восьмой

Четвертый час утра. Он — твой восьмой, Вечерний час. И день, твой — день вчерашний. И ночь, тебя пугающая тьмой, Придет сюда отцветшей и нестрашной. Она в дороге превратится в день, В почти что день. Веленьем белой ночи Деревья наши потеряют тень. И все так странно, временно, непрочно… Она ясна мне, северная ночь, Она безукоризненно прозрачна. Она могла бы и тебе помочь, Тогда б у вас не красили иначе. На вашей долготе и широте Она темна и вовсе не бессонна. Она чужда моей ночной мечте Другого цвета и другого тона.

Февраль — это месяц туманов

Февраль — это месяц туманов На северной нашей Земле, Оптических горьких обманов В морозной блистающей мгле. Я женской фигурою каждой, Как встречей чудесной, смущен. И точно арктической жаждой Мой рот лихорадкой сожжен. Не ты ли сошла с самолета, Дороги ко мне не нашла. Стоишь, ошалев от полета, Еще не почувствовав зла. Не ты ли, простершая руки Над

снегом, над искристым льдом, Ведешь привиденье разлуки В заснеженный маленький дом.

Скрипач

Скрипач играет на углу А снег метет, И ветер завивает мглу И кружево плетет. Но в этот искрящийся плащ Со своего плеча Мороз, наверно, для тепла Укутал скрипача. Все гуще снег, визгливей плач, Тревожней вой… В него вплетает и скрипач Дрожащий голос свой. И звука гибкая волна Такой тоски полна, Что нам одна она слышна, Скрипичная струна…

Не откроем песне двери

Не откроем песне двери, Песня нынче не нужна. Мы не песней горе мерим И хмелеем без вина. Камнем мне на сердце ляжет Гул тяжелый хоровой. Песни русская протяжность, Всхлипы, аханье и вой…

Мы несчастье и счастье

Мы несчастье и счастье Различаем с трудом. Мы бредем по ненастью, Ищем сказочный дом, Где бы ветры не дули, Где бы крыша была, Где бы жили июли И где б не было зла. Этим сказочным домом Бредит каждый, и вот Он находит хоромы Ив хоромы идет. Но усталые взоры Не заметят впотьмах — Это иней узоры Налепил на дверях. Невеселая келья Холодна и темна. Здесь его новоселье Без огня, без вина. Но, согрев своим телом Ледяную кровать, Он решает несмело Все же здесь ночевать. И опять на дорогу Он выходит с утра И помолится Богу, Как молился вчера…

Мы спорим обо всем на свете 

Мы спорим обо всем на свете Затем, что мы — отцы и дети, И, ошалев в семнадцать лет, В угрозы улицы поверив, К виску подносим пистолет Иль хлопаем на память дверью. Но, испугавшись новизны, В которой чуем неудачу, Мы видим дедушкины сны, Отцовскими слезами плачем.

Мне что ни ночь — то море бреда

Мне что ни ночь — то море бреда. Без лампы, в полной темноте Мне чудится, что я все еду Навстречу узнанной мечте. И мне мерещится — все реки, Как в океан, втекают в дверь, Чтоб сжалось сердце человека Всей невозвратностью потерь. Как будто прорвана плотина, Вода становится мутней, Всплывают водоросли, тина, Обломки старых кораблей. И мира некая изнанка, Его задворок грязь и муть Ко мне вернется спозаранку, И ни минуты не уснуть. Но расступившиеся волны Дорогу открывают мне. Спасения блаженством полный, Живым шагаю в тишине. Не гидравлическим насосом От затопленья я спасен. Мне Моисей дорожный посох Бросает в океанский сон.

Свидание

Растворила таежные двери, Распахнула руками кусты. Заметались тревожные звери, Тополей встрепенулись листы. И захлопали крыльями птицы, Затрясли головами цветы. Ты пришла, понимаю, проститься, Но зачем же так ласкова ты. Звери раньше меня угадали, Что на сердце таится твоем. Они знать не хотят оправданий, Нас с тобой оставляют вдвоем. Зазвенят на тебе ожерелья И браслеты твои зазвенят. Чья ж вина в том, что мы постарели, Да и есть ли такая вина? Ты скажи мне последнее слово, Пока солнце еще не зашло, Без обмана, без всяких уловок, Что же все-таки произошло? Ты скажи — успокоятся птицы, Станет шелковой злая трава. В свои норы зверье возвратится, Они все еще верят в слова. Ты скажи — и не будет обмана В дружелюбном пожатье руки. Ты скажи — и не будет тумана, Поднимающегося от реки. Повтори же заклятье Навина, Солнце в небе останови, Чтоб я верил хотя б вполовину Увереньям твоим в любви.