Колымские тетради

Шаламов Варлам Тихонович

Кто домик наш, подруга

Кто домик наш, подруга, Назвал пустой мечтой, Обвел Полярным кругом, Магической чертой? Кто дверь в него, подруга, Заколотил крестом, Завеял дымной вьюгой В урочище пустом? И хохотало эхо Среди немых лесов, Как радиопомеха Для наших голосов. Какое же страданье Готовят нам за то, Что, людям в назиданье, Доверием свиданья Мы стерли быль в ничто?

Ночная песня

Бродят

ночью волчьей стаей, К сердцу крадутся слова Вой звериный нарастает, Тяжелеет голова. Я запомнил их привычку Подчинения огню Я возьму, бывало, спичку, Их от сердца отгоню. Изловлю в капкан бумажный И при свете, при огне Я сдеру с них шкуру даже И распялю на стене. Но, едва глаза закрою И залягу в темноту, Вновь разбужен волчьим воем, И опять невмоготу. И не будет мне покоя Ни во сне, ни наяву Оттого, что этим воем, Волчьим воем — я живу.

Я мальчиком умру

Я мальчиком умру, И, верно, очень скоро. На ангельском пиру Я слышал разговоры, Что, дескать, на земле Таким не будет места. Напрасно столько лет Их молча ждут невесты. От этих женихов Невестам мало проку, Дорогою стихов Они зайдут далеко. Им взрослыми не стать, Не выучиться жизни Их детская мечта Не обретет отчизны

Не успокоит, не согреет

Не успокоит, не согреет, Не утишит обид и бед Зари, смешавшейся с кипреем, Малиновый тяжелый цвет. О, потерпи еще немного, Слезой стеклянною блесни, Слабеющие руки Бога Над горизонтом подними, Чтоб, каменея в двоеперстном Благословляющем кресте, Он был, как твой двойник и сверстник, В рожденье, жизни и мечте…

Вся даль весенняя бродила

Вся даль весенняя бродила, По всей земле искала брод. Деревья терла пенным мылом И их несла в водоворот. Исторгнутые смертной мукой, Прощанья слышались слова. И корни, как чудовищ руки, Тянули к небу дерева. Рыданья, хрипы, междометья Средь воя, шума, суеты, Когда их вездесущий ветер Сбивал по-своему в плоты. Тащил вперед на перекаты, И рвал одежду им в клочки, И гнал, как гонят в бой солдата, Вниз по течению, в толчки. И, черной ошалелой массой Наваливаясь на скалу, Они с рычаньем несогласным Ныряли в утреннюю мглу.

Он пальцы замерзшие греет [28]

Он пальцы замерзшие греет, В ладонь торопливо дыша; Становится все быстрее Походка карандаша. И вот, деревянные ноги Двигая, как манекен, По снегу, не помня дороги, Выходит на берег к реке, Идет к полынье, где теченье Ускорили родники, Он хочет постигнуть значенье Дыхания зимней реки. И

хриплым, отрывистым смехом Приветствует силу свою. Ему и мороз не помеха, Морозы бывают в раю.

28

Написано в 1949 году на Колыме, на ключе Дусканья. Это — самое колымское мое стихотворение. Я помню, где оно писалось в ноябре сорок девятого года на замерзшем ключе Дусканья. Я шел по зимнему льду — а до больницы, где я работал, было километров пятнадцать. Помню скалу, полынью, от которой валил белый пар, и как я едва отогрел руки, чтобы нацарапать на клочке бумаги, стирая выступивший иней, это самое стихотворение.

Белое небо. Белые снега

Белое небо. Белые снега. Ходит по ущельям девочка-пурга. Босая, оступается, камни шевеля, Под ее ногами горбится земля. Девочка-растрепа, красавица моя, Ты — моя родина, ты — моя семья. Лесами ты проходишь — и гнутся леса, На небо ты глядишь — и дрожат небеса, Долго ль заблудиться мне в белых камнях, Возьми меня за руку и выведи меня На тихие, зеленые, теплые луга, Девочка-растрепа, красавица пурга!

В болотах стелются туманы

В болотах стелются туманы, И сердце бьется все сильней, И знаки ночи долгожданной Все громогласней, все видней. Мне все дневные проволочки Так очевидно нелегки. Я кое-как дойду до точки, До красной, стало быть, строки. Меняют вещи цвет и форму, И в новой сущности своей Они не так уже бесспорны, Как в свете слишком ярких дней. Ведь одиночества отрада Не ощущенье мертвеца, Оно — моя Робинзонада Без милосердного конца. Так после кораблекрушенья, С самим собой наедине Находят счастье и решенье Во всем довериться волне. Но, вспоминая ежечасно Свой каменистый путь земной, Роптавший в горести напрасно Не соглашается со мной.

Сломав и смяв цветы

Сломав и смяв цветы Своим тяжелым телом, В лесу свалился ты Таким осиротелым, Что некий грозный зверь Открыл свою берлогу И каменную дверь Приотвалил немного. Но что тебе зверья Наивные угрозы, Ему — печаль твоя, Твои скупые слезы? Вы явно — в двух мирах, И каждый — сам собою. Не волен рабий страх Сегодня над тобою…

Как будто маятник огромный

Как будто маятник огромный Раскачивается вода. Но скал моих — сухих и темных — Не достигает никогда. Давно изучены границы Морских угроз, морских страстей, И волн горбатых вереницы Пугать способны лишь детей. Валы, как тигры в зоосаде, Летят прыжком на парапет. И вниз срываются в досаде, И оставляют пенный след. И луч, как нож, с кормы баркаса Разрежет небо пополам. И тучи, точно туши мяса, По всем навалены углам. И берега закатом тусклым Не обозначены еще. И труп какого-то моллюска Багровым светом освещен…