КОМ 2
Шрифт:
От кого они тут защищаться пулемётами собирались? От тюрбанов? Так и у них маги имеются. Немного, но если есть, то такие, что «ой мама!». Видел я тут поле боя с местным ифритом. Песок на сотни метров стеклом стал. И оплавленные остовы италийских шагоходов. А ифрит живым ушёл. Сам, своими ногами. Да его и не преследовал никто, дурных нема. А ещё местные говорят, что где-то здесь, по пескам, ходят два шайтана, так там вообще труба. Слава Богу, им до простых людей дела нет.
Так что я просто держал динаму, пока у турели боезапас не закончился — и вперёд. Потом выломали пару
А потом была лаборатория. Совершенно цивилизованная — ну так франки ж, не хухры-мухры! Все эти реторты, колбы, что-то булькает — такое. И лаборанты, с совершенно бешеными глазами кидающиеся на щиты. И кто им доктор? А доктор, кстати, был. В последней каморке со стеклянными стенами. Стоял спокойно, с совершенно пустым взглядом за круглыми стёклами очков. И лишь когда Филя выбил стеклянную дверь, мы поняли что спокойствие это как мыльный пузырь — бах! — и лопнуло. С невнятным воплем он ткнул что-то на своём столе и истерически расхохотался.
— Слышь, Филя, крути живее этого яйцеголового, чего-то у меня очко жим-жим. Валим отсюда!
И бегом по коридорам…
А вот когда мы вышли наружу…
Я никогда не видел пустыню такой красивой. Розовые, плывущие барханы песка, Зелёное, в радужных прожилках небо. Шагоходы, струящиеся в мареве воздуха, выглядели сказочными богатырями и закованными в сталь исполинскими зверями. И под ногами — синяя-синяя трава.
Я мотнул головой. Морок не проходил, он наоборот, казалось, набирал силу и объём.
— Бля, Соколов, ты это видишь?
— Ага… красиво как… А где все остальные?
03. СЛУЖУ ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ!
В ПОМРАЧЕНИИ СОЗНАНИЯ…
Из пустоты вышли полковник и Филимон, тащивший на плече яйцеголового. Это было до того неожиданно, что я чуть его не пристрелил.
— Ох ты ж!
А полковник-то, оказывается, умеет не материться! Интеллигент! А по внешнему виду и не скажешь — настоящий тёртый вояка!
— Заткнись, Коршунов!
Я что — это вслух сказал?!
— Виноват, ваше высокоблагородие!
— Что дальше делать будем? Соколов, ты свой «Святогор» видишь?
— Я его справа от входа оставил. Теперь там берёзы наросли… ничего не понимаю.
Берёзы?.. Справа от пещеры был высоченный камень.
— Коршунов, заткнись я сказ… что? Камень говоришь? Пошли к нему, медленно.
— Кар!!! — огромная черная птица проковыляла к камню и исчезла, а камень поплыл маревом и, внезапно шагнув, превратился в знакомый силуэт «Святогора».
— Грузим его! И сами, это… Ребята, мы кажись, надышались чего-то. Осторожнее!
Зыбкая дымка мигнула и соткалась в «Саранчу».
— Герр Коршунов, что с вами?
— Ты кто, ядрёна колупайка?! А-а-а! — я тряхнул головой. Это ж мой дойч. Вот же напугал, гад! — Помоги нам, Хаген, как тебя там, фон чего-то, мы кажись чего-то ядовитого хапнули. — Я уставился в небо, где сейчас, неторопливо помахивая лапами… или ногами? Лапы же — это, вроде пушистое?.. В общем, неторопливо помахивая конечностями, летели красивым клином крупные
Следующее что помню — это дрейфующая мимо меня розовая пустыня, и я лечу над ней, легонько пошевеливая руками. Как крокодилы.
И темнота.
Наверное, я минут пять пытался понять, что это — колышущееся серое небо или это мои веки изнутри такого серого цвета? Оказалось, это полог шатра под ветром колышется. А я лежу в кровати и привязан к ножкам. Не понял!!!
— Ау! Есть кто? Люди!
— И незачем так орать, — люди, в лице Хагена, обнаружились на соседней кровати, за ширмой. — Вы, герр Коршунов, в адекватном состоянии?
— Чего? Что происходит?!
— Вы пришли в себя, ни на кого больше бросаться не будете?
— В смысле, бросаться? Да отвяжи меня уже!
Дойч невозмутимо посмотрел на меня, дергающего верёвки:
— Имею неукоснительный приказ атамана, для обеспечения сохранности вашего здоровья, освободить вас только после медицинского освидетельствования.
— Так. Если ты, немецкая падла, меня немедленно не развяжешь, о вассалитете, сука, можешь забыть, как и о пилотировании моей «Саранчи»! Это тебе ясно?!
Он вздохнул.
— Ясно.
Вскоре хитрые узлы на путах были развязаны. Я сел на кровати и покачнулся. Кровь долбанула в голову, и пол ощутимо наклонило.
— Герр Коршунов?.. Вы как?
— Нормаль… ль… но. Щас приду в себя, водички бы холодной…
— Между прочим, его высокопревосходительство господин атаман узнал о предписании медчасти на отстранение вас от боевых выходов на неделю и страшно ругался, — Хаген протянул мне кувшин.
Ах ты, пень горелый, я про дохтурскую бумажку и забыл!
Но водичка пошла как амброзия!
— М-м-м, благодать-то какая. Кисленькая…
— С камбуза лимон…
— Вот ты куркуль! Ох, полегчало. А теперь медленно и печально: давай рассказывай, что это вообще было?
Фон Ярроу уселся на табурет возле кровати и рассказал, что после нашего входа на базу сначала были слышны одиночные выстрелы, потом очереди, потом грохот. И он, Хаген, несколько раз порывался идти мне на помощь, но был остановлен другими пилотами словами, что со мной полковник и хорунжий, и если уж они не справятся, то и он тоже ничем не поможет. Тем более, что все ушедшие на штурм — маги, и он будет только мешаться. Потом выстрелы прекратились, и через некоторое время мы все вышли из базы. Филимонов тащил пленника. А потом стало понятно, что со штурмующей группой не всё слава Богу. Мы вышли из ворот базы и встали, ни на что не реагируя. Топтались, улыбались, о чём-то шепотом переговаривались. Филимонов даже пленника с плеча не снял. Стоял, покачивался и улыбался. Потом хорунжий разбежался и врезался в опору своего «Святогора». Упал, полежал на земле, потом поднялся на карачки. К тому моменту уже всем стало ясно, что с нами совсем не всё в порядке. Хаген подвел «Саранчу», а Никифоров «Святогор». Нас тупо, как дрова, загрузили на шагоходы и отвезли на базу, а в пустые машины посадили вторых пилотов.