КОМ 3
Шрифт:
— Да ты шутишь, что ль, Илюшка? Это что же, слыхал я, как к фотокарточкам другие изображения пристраивают, так не грех ли над государем шутить?
— Шутить? А это видел? — и я достал из чемоданчика письмо. — Лично государя императора дарственная надпись и печать! А! А вот это?! — вдогон пошли газеты с историей про инкских некро-модификантов и общей фоткой, на которой, ахая, матушка сразу признала меня, а потом уж и державного Андрея Фёдоровича.
Дальше — как я и предсказывал:
— В гостиную, на парадное место повешу! — заявил батя с горящими глазами. — И письмо в рамку! Мать, никому чтоб не давала
— Конечно-конечно! — матушка заметалась, как курица над цыплятами. — Ахти! Отец! Дело-то какое! Езжай за ребятами да кумовьёв позови, а мы столы начнём готовить!
В общем, батя поехал в город, маманя с Мартой в кухню побежали, а Серафима пока дитё кормила. Потом она его няне отдала, а меня этак за портупею пальчиком прихватила:
— Пойдём-ка, милый друг, поговорим приватно, — и дверь на крючок.
И в койку!
Не могу сказать, что я против таких… кхм… разговоров.
В общем, воспользовались мы наглым образом общей сумятицей. «Поговорили». Зато настроение стало куда как умиротворённее.
Примчавшимся сёстрам-зятьям всем раздал по газетке. Родни всякой ближней-дальней набился полный дом. Каждый имел возможность полюбоваться на фотографию — «Ты глянь! Государь-то как живой! А Илюха-то наш — орёл!» — и на императорское письмо, которому батя успел в городе прикупить рамочку со стеклом.
За столами сидели, конечно, пили-ели-пели да плясали. Так день и пролетел кувырком. Зато выкроил момент да оттеснил зятька Афоню в уголок и говорю:
— Ты, братец, как хочешь, а организуй мне возможность дома бывать. Иначе у меня там уж ум за разум заходит!
Крепко он задумался.
— Ну, Илюх… Каждую неделю не обещаю, но раза два в месяц, поди, смогу устроить. В понедельник в конторе сяду, попробую маршруты скорректировать.
— Ты уж постарайся.
А под самый, так сказать, занавес отвёл я батю в сторону моего будущего дома, которому как раз фундамент выводить закончили, и достал из планшетки указ императорский.
Пока батя читал, да завитушки всякие да украшения на указе рассматривал, кажись даже протрезвел.
— Ты это, сына, — голос батин дрогнул, — ты, молодец! Дай тебя обниму! Это ж! Я о таком только в книжках про рыцарей читал, а тут сына сподобился! Личный, — он воздел палец к небу, — личный приказ государя надёжи-императора на личную милость для Ильюшки Коршунова! А! А кто Ильюшку воспитал? Я! Вот и не зря жизнь прожил!
Чего-то отец вообще отвернулся, глаза утирает. Я приобнял его:
— Папань, ты в особую ажитацию не впадай. И уж извини, этот указ я тебе отдать на хранение не могу — его ж, поди, в документы личные сложить надо. Я вам вечером с матушкой да Симой покажу ещё раз, только для своих. Но распространяться не надо. Хорошо?
Батя подсобрался, смахнул слезу и кивнул.
— Ну и ладненько.
Посидели, в общем, задушевно. Я, правда, выпивал весьма умеренно, поскольку имел нацеленность ночью ещё рас с супругой «побеседовать». А может, и не один. А то ишь, много воли взяла! Надо наказать её пару раз…
Назад отправился тем самым десятичасовым Новосибирским, и на учёбу умудрился не опоздать.
ПОЛЁТЫ
Сразу скажу вам, что усилиями Афони график движения дирижаблей был скорректирован таким образом, что
По пятницам университет учился в щадящем режиме — три пары, завершавшиеся около половины третьего. Обычно с обеденного перерыва я приходил уже с дорожным чемоданчиком, сразу после лекции брал ноги в руки и мчался до КПП (или, как его цивильно называло большинство студентов, «домика привратников»), где меня уже поджидало вызванное к этому времени такси. Вот хорошо, что в Новосибирске таксомоторная фирма появилась, иначе трясся бы я на конке втрое дольше!
Меньше чем за час добирался до грузового воздушного порта и в половине четвёртого отбывал на Иркутск. Шли на небольшом форсаже, к девяти утра уже выгружались в Иркутске — а там меня уж батя на «Победе» ждал.
И до двух часов дня воскресенья — гуляю! Пусть всего чуть больше суток мои, но за этот короткий отпуск я успевал и с родными наговориться, и с малым поиграть, и даже иной раз в гости с семьёй прокатиться или в театры-филармонии. И, конечно же, длинную сладкую ночь с любимой провести.
Не спал почти в эти сутки, зато на обратном пути в дирижбанделе практически всё время полёта дрых, как отрубленный.
Серафима всё равно скучала и раза по три на неделе писала мне письма. И по мере того, как соскучивалась сильнее, письма становились всё нежнее и чувственнее. Вчера вот опрометчиво в обеденный перерыв открыл свежее… и никуда уж не пошёл. Потому как неловко по коридорам перемещаться в кондиции, несоответствующей публичному пространству. Кхм.
Однако, перед сном ещё раз перечитал. Мне, вообще-то, и без того она почти каждую ночь снится, а тут… прям ух! Просыпаться жалко было, право слово.
СВОИМ ЧЕРЕДОМ
Учёба вошла в привычную колею, всё как-то утряслось и более-менее устаканилось.
Оружейщики наперебой придумывали всё новые усовершенствования, и мы их испытывали одно за другим. Вот к примеру…
— Подождите, Илья. Нам нужно серьёзно поговорить.
Капитан-артиллерист, видимо, давно уже караулил перед ангаром с «Саранчой». По крайней мере, пока я шёл к ангару, и он меня ещё не заметил, успел раза три пройтись перед входом. Меня ждал. Ну а что? Надо — поговорим.
— Ну ежели так сильно надо, отчего же не побеседовать? Что у вас?
Капитан помялся. Нет, так мы каши не сварим… не могу же я полчаса ждать, пока он соизволит смущение своё преодолеть…
— Я прошу прощения, но говоря просторечным языком, может хватит титьки мять? Капитан, у нас изначально не сложилось понимание, но зачем-то вы меня ждали, значит вам надо? — я подчеркнул слова «вам» и «надо».
Он встряхнулся и, видимо, собравшись, продолжил:
— Хорунжий, вы правы, наше общение сначала не вызывало у меня положительных эмоций, но вы показали себя человеком слова. Всё, абсолютно всё что вы ранее говорили, оказалось правдой. Причём, подтверждённой фактами правдой. И поэтому я вынужден пересмотреть свой в корне неверный подход к общению с вами. Итак. Постараюсь начать всё заново. Дмитрий Павлович Рябушинский, капитан в отставке. И главный вопрос, к вам как к владельцу собственного шагохода — каким вы видите боевое применение «Саранчи»?