Ком 6
Шрифт:
«Орднунг», а уж тем более «дисциплинен» для немцев — слова волшебные. И на Марту, и на Хагена, и, как можно было наблюдать, даже на принцев они чудодейственно влияют. Все трое дойчей сразу подобрались и пошли за мной ровным строем, едва ли не печатая шаг. Видел бы меня кто из родни — ухохотался бы.
В канцелярии уже слышали, что Коршун из рейда новых пленных привёл, да с трофеями. Ждали.
— Это ж надо так суметь! — удивлялся писарь, заполняющий бумаги. — С Польского фронта девчонку-немку привёз. Нет бы польку? Надо было именно на немецкий хутор выскочить!
— Это есть судьба! — убеждённо сказала Фридрихова пассия, и писарь посмотрел на неё с сомнением:
— Ну-ну… Как мадам оформлять будем, Илья Алексеич?
Я только руками развёл:
— Атаман и сам не знает, сюда послал.
— Видишь ли, если записать её как подданную Германии, ищущую политического убежища, придётся её сразу в тыл отослать, в ближайшую губернскую управу.
Девушка поняла, что ей грозит разлука с ейным милым, и вцепилась в него обеими ручками, лопоча и заливаясь слезами. Фридрих не понял — от чего такая перемена, и Хаген принялся объяснять ему детали. Пару минут они переговаривались, как два пулемёта, после чего Фридрих что-то решительно сказал и даже пальцем этак в потолок многозначительно ткнул.
— Ну и чего? — с деловым любопытством спросил секретарь.
— Принц предлагает записать девушку в качестве представительницы иррегулярных частей. Маркитанткой. В таком случае её также можно оформить как военнопленную.
Писарь откинулся на стуле, сдвинув на затылок фуражку:
— А чего у них — маркитанты есть до сих пор?
— Тебе какая разница? — усмехнулся я. — С их слов записано, с нас спроса нет.
— Тоже верно. — Он подвинул к себе очередные бланки. — Так, дамочка, ваше полное имя?..
ПОЛКОВАЯ ЦЕРКОВЬ
Через полчаса, не забыв оформить «Кайзера» как трофей нашего экипажа, мы вышли из канцелярии с пачкой бумажек в руках. Фридрих и Эльза (так девицу звали) страшно радовались, что теперь они не только беглые, но и пленные, но для полноты счастья им чего-то недоставало.
— Фрайгерр Коршунов! — ностальгически напомнив мне Хагена двухгодичной давности, торжественно произнёс Фридрих.
Дальнейшее общение пошло через Эльзу.
— Он говорит: «я видеть, это большой военный часть».
— Та-ак?
— Он спрашивайт: «Здесь есть церковь?»
— Ну не прям-таки капитальная церковь, но полковая, в палатке — есть.
— Мы хотим разговаривайт со священник! — Эльза сложила перед собой ручки в молитвенном жесте.
— Это можно. Хаген, проводи.
— Нет, пожалуйста, мы просить вас ходить с нами!
Она сложила брови домиком, словно от моего согласия их жизнь зависит.
— Ну пошли, недалеко тут.
При виде полкового батюшки Эльза сразу заявила, что они с Фридрихом срочно хотят исповедаться. Батюшка немного удивился этакой срочности — но только немного. Мало ли, чего на войне не увидишь. Подумаешь, двум беглецам исповедь нужна.
Я, правда, не вполне понимал, зачем
— Сын мой…
— Ар-р-х-х… — Я вскинулся, тряхнул головой, прогоняя сон. — Что такое?
Батюшка был очень серьёзен:
— Я принял исповедь. Далее, эти двое изъявили желание обвенчаться, и я не вижу к этому препятствий. Единственное, мне сказали, что теперь ты, как опекун, должен дать своё согласие.
Удивился я, конечно:
— Что — прямо сейчас?
Батюшка слегка пожал плечами:
— Война, сын мой. Все мы не властны над сроком, который нам отмерен. Сегодня мы живы, а завтра — Бог знает. И я с одобрением отношусь к их решению жить в благословенном союзе, а не во грехе. — Он смотрел на меня выжидающе.
— А-а! Извините, проснулся не совсем. Не вижу причин отказывать. Венчайте!
— В таком случае прошу вас, пока я буду готовиться к церемонии, найти двух свидетелей. Полагаю, свидетельницей согласится стать кто-то из медсестёр.
— А долго будет идти?..
— Венчание?
— Не-не, приготовление?
— Да, собственно, минут десять…
— Понял! Хаген!
— Я тут.
— Дуй до медчасти, как хочешь, через десять минут у нас должна быть свидетельница.
— Яволь!
Хаген примчался не с одной, а с целыми тремя медсестричками. По дороге он успел накосить целую охапку полевых цветов, из которого соорудили не только три букета, но и венок невесте, так что всё прошло достаточно торжественно.
ВЫСОКИЕ ЧИНЫ
В конце церемонии я увидел, что из-за пригорка, меж палатками, бежит Саня Пушкин. Взмыленный такой уже, как лошадь под связным. Увидел нас около полевой церкви, глаза загорелись.
Подлетел, я спрашиваю:
— Чё такое?
— Илья, там по душу этого принца явилась целая делегация, да с такими погонами!
— И как они собираются с ним общаться? Он же по-русски не бельмес?
— Переводчики с ними, аж двое!
— Ну… — только я хотел сказать, что сейчас все освободятся — медсестрички, хоть и совсем чужие этой немке, растрогались (как положено женщинам), принялись обниматься и желать всякого хорошего и детишек побольше… — как из-за того же пригорка появилась группа штаб-офицеров с выраженьем на лицах. Одним на всех выраженьем. Глобальной такой, всеобъемлющей ответственности. Рядом тащился Швец, с лица сбледнувший.
Хаген, тоже заметивший их, только присвистнул.
— И не сбежишь никуда, — я с досадой оглянулся.
Вот же свалился это Фридрих на наши головы! И на мою конкретно. Я ж теперь ему типа воспитателя или как там этот статус обязывает, будь он неладен.
— Я предупрежу принца, — сказал Хаген и потянул за локоть Фридриха, которого медсёстры тоже поздравляли, обнимали и задаривали полевыми цветами. Все эти ощущения близкого и тёплого внимания, по-моему, были принцу внове. Он ничего не понимал, всех обнимал и глупо улыбался — впрочем, как и положено жениху.