Кома. 2024
Шрифт:
Женщина вскочила с места, прижала руки к груди и почти простонала:
– Господи! Когда же это кончится?
– Маша, присядь и успокойся, - мягко сказал Гольский.
– Я все понимаю, но ты не имеешь права распускаться. Особенно сейчас. Прошу, возьми себя в руки. Терпеть осталось недолго.
– Извини, Паша, но даже мои силы уже на исходе, - виновато улыбнулась женщина и устало опустилась на стул.
– Маша, ты, конечно, права и силы у всех на исходе. Но "Лига Свободной Молодежи" против. Как вы не понимаете, что своими забастовками вы лишь создадите помеху на пути к нашей главной цели? Вы
Юноша, говоривший сейчас горячо и страстно, привлек мое внимание к себе не столько своей речью, сколько внешним видом. Его серые брюки были заправлены в высокие резиновые сапоги, а из-за расстегнутой молнии черной ветровки из дешевой плащевки, выглядывала серая же роба без карманов и пуговиц. Волосы юноши были пострижены очень коротко, а глаза имели какой-то нездоровый блеск. Возможно его лицо мне казалось очень бледным и изможденным из-за отблеска устройства, стоящего на столе. Возможно, мальчик был просто серьезно болен, потому что алые пятна на впалых щеках могли свидетельствовать именно об этом.
– И Саня прав, - веско поддержал мальчика представительный мужчина в очках.
– Мы тоже считаем, что забастовки, пикеты и саботаж сейчас преждевременны.
– Согласен с вами, Юрий Антонович, - кивнул Гольский.
– Демин тоже настаивает на первоначальном плане. Без поддержки всего народа забастовки на предприятиях будут жестоко подавлены. Вы и ваши люди будете арестованы и просто не сможете повести людей за собой. Начнутся репрессии и нам не удастся провести демонстрации по всей стране одновременно. А ведь именно в этом и заключается смысл акции. Одновременно по всей стране, в один день и час народ должен выйти на улицы и показать власти свое единство и сплоченность. Только так мы сможем громко заявить о себе и избавиться от этой власти раз и навсегда. Более того, к нам присоединятся и Послушники, и даже некоторые Высшие. И поверьте, найти союзников среди них было не так просто. А еще часть здравомыслящих моповцев окажут нам поддержку и не будут препятствовать нашему проходу к площади.
– Да видели они в гробу ваши акции, - очень тихо, но внятно сказал невзрачный человек, сидящий в торце стола и до сего момента никак себя не проявлявший.
– Вспомните так называемые времена Стабильности. Неужели те годы вас ничему не научили?
– Нет, Иван, научили, - подал голос Серега.
– И эта акция станет лишь началом нашего пути к освобождению. Сначала мы должны попытаться мирным путем добиться своего. А потом, если все останется по-прежнему, мы возьмемся за оружие. Но до этого своими забастовками и стачками мы будем раскачивать их власть. И наша акция должна сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Надо же с чего-то начинать.
– Солидарен с вами, Сергей Петрович, - поддержал Ныркова мужчина, сидящий у окна. Его длинный брезентовый плащ скрывал черную форму моповца. (Я умудрилась ее рассмотреть, когда он закинул ногу на ногу. И, признаюсь, мне стало как-то не по себе). - Мы несколько лет готовились. И сейчас нам нельзя отступать. И еще... В течение последнего времени наши активно распускают слухи, что Демин арестован. Это ложь, поэтому пресекайте все разговоры на эту тему. Демин в порядке и в воскресенье будет с нами на Центральной площади.
–
– послышалось с разных сторон комнаты.
– Да. Он будет с нами. В Столице акцию будет координировать и возглавлять другой человек, - подтвердил Гольский.
– Если, друзья, вопросов больше нет...
– Они все знают, - неожиданно вырвалось у меня.
– Женя, что знают?
– быстро спросил Нырков.
– Они знают, что ваша акция назначена на следующее воскресенье, - громче сказала я и обвела взглядом вмиг насторожившихся людей.
– Кто тебе сказал?
– тревожно поинтересовалась Мария.
– Полковник Пряхин. Из МСС, - прямо ответила я.
– Когда?
– коротко и резко бросил Нырков.
– Вчера. Во второй половине дня. Когда проверяли работу моего чипа и заменяли СЭФ. Паша, извини, что я не рассказала тебе об этом сразу. Я просто не придала значения его словам. Я не знала... Мы в юности были хорошо знакомы. И я думаю, что он хотел предостеречь меня. По старой дружбе...
– А как он предупредил вас?
– спросил моповец, развернувшись ко мне.
– Когда я уже уходила, он сказал мне, чтобы в следующее воскресенье я не выходила из дому. И желательно, чтобы без надобности не появлялась в центре города.
– Понятно, - серьезно произнес офицер и выжидательно посмотрел на Гольского.
В комнате повисла тишина. В глазах Павла я заметила проблеск тревоги, но он поднялся и, обращаясь ко всем, твердо сказал:
– Да, возможно, Женя права и они в курсе. Да, могут возникнуть серьезные трудности. Но по большому счету, это ничего не меняет, потому что мы предусмотрели и такой ход событий. Мы готовы выступить. Мы проведем акцию в назначенный день, как было запланировано. Мы просто скорректируем кое-какие действия. Друзья, предупредите своих, я свяжусь с людьми в Столице. Они в свою очередь поставят в известность штабы в других городах. Все согласны действовать?
– Да, конечно. Назад пути нет. Мы готовы, - разнеслось по комнате.
– Отлично, - резюмировал Гольский.
– А сейчас будем расходиться. Капитан, проводите Сашу до условленного места.
– Хорошо, - коротко ответил моповец.
– Серега, Женя, отправляйтесь к берегу и ждите меня там. А я провожу остальных.
17.
Нырков и я покинули домик егеря первыми, хотя у меня сложилось впечатление, что Паша специально выпроводил меня с собрания, незаметно поручив Сереге сопровождать меня. И я не обиделась. Я хорошо понимала, что людям надо было обсудить новую информацию, поступившую от меня. Когда мы отошли от избушки на некоторое расстояние, я задала вопрос, который мучал меня на протяжении всего собрания единомышленников Гольского:
– Сергей, а почему вы пригласили меня на эту встречу? Зачем?
– Мы хотим, чтобы ты рассказала обо всем происходящем в Элитарии в ваших СМИ. Паша заверил нас в том, что тебе можно доверять и что ты очень честный человек. Он заметил, как болезненно ты реагируешь на все происходящее здесь. Ведь ты уже и на себе почувствовала некоторые "прелести" нашей жизни.
– Не знаю... Смогу ли я...
– Но ты же журналист.
– Пойми, я не политический обозреватель. Я всего лишь редактор модного журнала.