Команданте Мамба
Шрифт:
В лагере противника началось движение. Примерно через час там образовалось что-то подобие строя, и вся многотысячная толпа двинулась в нашу сторону, вытянувшись в жирную линию, неумолимо приближающуюся к нам.
Подойдя на расстояние, на котором мы могли слышать друг друга, они стали оскорблять нас насмешками и осыпать ругательствами. Я молчал, как молчали и мои воины. Наконец, устав, а, может, получив приказ на атаку, вся толпа воинов двинулась на нас, и я подал знак открыть огонь. Мои воины были вооружены намного лучшими луками, чем противники. Соответственно, и стреляли намного дальше.
Получив
Вопли ярости и боли сотрясли воздух. В ответ вражеские лучники начали посылать свои стрелы. Врагов было в разы больше, но луки были хуже, и их стрелы попросту не долетали до нас. Обе мои сотни увеличили темп, в ответ стена врагов двинулась быстрее, ещё быстрее, и ещё. Наконец, их стрелы стали долетать и до нас. Но мои легковооружённые воины закрывались маленькими щитами, ловя их колючие удары. А тяжеловооружённые сотни и вовсе не заметили этой атаки, надёжно укрытые за своими большими щитами.
Так это продолжалось около пяти минут, после чего, израсходовав почти весь запас стрел, мои легко вооружённые сотни отступили за спины товарищей, державших большие щиты с изображением белого круга посередине.
Решив, что победа у них в руках, передовые отряды врага, к тому времени уже изрядно прореженные стрелами, бросились в атаку.
По моей команде тяжеловооруженные воины отпрянули, пропустив легковооруженных «гепардов» и «хамелеонов». А те, отрабатывая давно изученный приём, просочились мимо своих товарищей и метнули вперед подготовленные заранее дротики. Успев метнуть по паре дротиков, они спрятались обратно, когда нахлынувшая толпа вражеских воинов, в попытке их догнать, разбилась о выставленные копья и щиты моих легионеров, и стремительно откатилась обратно. Тут же сотни с тяжёлым вооружением перехватили копья в левые руки, и, вытащив из перевязи за спиной дротики, метнули их вслед отступающим, нанеся еще большие потери и посеяв панику в их рядах.
На поле боя остались убитые и раненые, своими предсмертными криками нагнетая тоску и уныние. Атакующие активно перестраивались, убирая в тыл деморализованные и потерявшие до половины своей численности сотни воинов и отдельные отряды племенных мелких вождей. Вперёд выдвигались свежие и злые.
Ну что ж, вот он и настал последний и решительный бой. И хоть я и был неверующим, но чисто машинально осенил себя православным крестом. Глядя на меня, несколько раз перекрестился и Луиш, начав бормотать «Аве Мария».
Подозвав к себе молодого сотника Ярого, который сейчас командовал обеими сотнями, я отдал ему приказ уходить влево, и, обойдя по дуге вражеский строй, ударить в тыл войска, чтобы уничтожить командование и, если повезёт, верховного вождя. Это был мой последний шанс на победу.
Ярый, молодой, подтянутый, сухопарый юноша, с правильными чертами лица, словно рождённый быть воином, внимательно посмотрел на меня своими чёрными глазами, в которых на один миг мелькнуло понимание и тоска от того, что он знал, на что я иду, и произнёс.
— Я всё сделаю Мамба. Не сомневайся во мне! — и ушёл.
Проводив
Воины противника, яростно взревели и бросились бежать на нас, разорвав строй, надеясь обрушиться всей своей силой и молниеносно одержать победу.
Тут же я дал отмашку барабанщикам, и мы стали идти навстречу врагам под звуки и ритм боевых тамтамов. Перед тем, как снова схлестнуться, мои воины повторили манёвр и, переложив копья в левые руки, метнули правыми один за другим два дротика. После чего две силы с громкими воплями и боевыми кличами бросились друг на друга.
Два огромных потока схлестнулись в жестоком бою. Под ногами моих воинов была обычная пыльная земля выжженной солнцем африканской саванны, а атакующим приходилось перемещаться по трупам своих погибших товарищей, затаптывая ещё живых раненых.
Несмотря на огромные потери, противников всё равно было ещё очень много, а я метался вдоль строя, все более замыкавшегося в кольцо, не давая атакующим врагам прорваться вовнутрь. То здесь, то там, я вставал в строй, когда оттуда выпадал раненый или убитый воин, спасая положение, пока строй не сжимался обратно, компенсируя потери, тогда я опять отступал назад.
Лезвие моего копья стало красным, а бунчук свисал вниз кровавой сосулькой, с которой стекала свежая кровь, и его цвет превратился из бело-чёрного в красно-багровый. Пик битвы нарастал. А весы победы колебались, не зная, на какую сторону склонить горькую чашу поражения. И в этот момент… меня предали! Мой лучший и самый старый сотник, командовавший «крокодилами», Наобум, внезапно обернул своё копьё на меня, его поддержали и некоторые его воины, и хорошо, что не все.
Мгновенно отреагировав, я отбил брошенное в меня копьё. Наобум выхватил свой меч, и вместе с десятком своих воинов бросился на меня с явным намерением убить.
Меня спасли … «бабуины»! Несмотря на абсолютное разгильдяйство, они были преданы мне, и по-своему даже любили меня. Сплотившись под неожиданной атакой, они не дали прорваться вовнутрь строя атакующим воинам противника пока я бился с Наобумом и его подельниками.
Наобум успел ударить мечом, удар которого я принял на щит. Оттолкнув его, я резко ударил копьём,но мой бывший сотник не был слабым воином. Отпрыгнув, он увернулся от копья и снова ударил меня мечом. В тесном пространстве было неудобно орудовать копьём и снова отбив щитом очередной удар, я его бросил, выхватив висевший на левом боку меч.
Дальше пошёл обмен ударами, как от сотника, так и от его воинов. Зарубив одного и проткнув мечом другого, я оказался незащищенным перед очередным ударом меча, но, извернувшись, смог в последний момент подставить под него свой щит. Меч сотника, скользнув по щиту, и, следуя за силой инерции, вонзился в землю. Я занёс каскару над головой, готовясь к решающему удару. Сотник мгновенно поняв, что сейчас произойдёт, с истинно кошачьей грацией вывернулся, и, оставив свой меч торчать в земле, отпрыгнул, вытащив откуда-то странный кинжал с длинным изогнутым лезвием.