Командарм Лукин

Городецкая (Лукина) Юлия Михайловна

В войсках армии, конечно, понимали всю тяжесть положения. И все же приказ на отход бойцы и командиры восприняли с тяжелым сердцем. Оставлять город, за который пролито столько крови, на улицах которого погибло столько боевых друзей, было горько.

Под непрерывным огнем врага, оставляя улицу за улицей, дом за домом, бойцы отходили к северным окраинам Смолепска, к кирпичному заводу и дальше — к автостраде Москва — Минск.

Отход в городе был особенно труден. Гитлеровцы просачивались через переулки, проходные дворы, неожиданно заходили нашим небольшим группам в тыл, обстреливали с крыш и чердаков. В такой обстановке крайне важна была взаимовыручка, готовность в любую минуту прийти на помощь товарищам, прикрыть огнем.

В одном из

полуподвалов засели старший сержант Шлеев и пулеметчик ефрейтор Тузбеков. Они отстреливались от наседавших фашистов, когда Шлеев вдруг увидел, как на противоположной стороне улицы, стреляя на ходу, продвигается к большому каменному дому группа наших воинов. Гитлеровцы ожесточенно обстреливали их из пулеметов и автоматов, кругом рвались мины. В группе Шлеев узнал бойцов третьего батальона своего 480-го полка и среди них инструктора политотдела старшего политрука Александра Туровского. В это время показались гитлеровцы. Они вышли из соседней улицы и попытались преградить путь нашему подразделению. Шлеев из автомата, а Тузбеков из пулемета открыли по фашистам огонь и помогли нашим воинам оторваться от противника.

Этим двум бойцам удалось выбраться из Смоленска уже ночью 30 июля. А старший политрук Туровский вывел группу из города, но линию фронта ей перейти не удалось. Тогда Туровский собрал еще несколько разрозненных групп и увел их в лес. Вскоре в штабе армии стало известно, что в лесах севернее Смоленска действует партизанский отряд под командованием Александра Туровского.

О своем решении на отход генерал Лукин доложил в штаб Западного фронта. То же сделал и генерал Курочкин. Оба они предвидели возможную реакцию Главкома на самостоятельное решение и были готовы ко всему. Утром 29 июля Тимошенко направил им копию боевого донесения начальнику Генерального штаба Жукову, в котором говорилось, что из утренней оперативной сводки 29 июля он впервые установил, что 16-я и 20-я армии начали рискованный отход. Тимошенко считал это недопустимым в условиях операции, проводимой группами Хоменко, Калинина, Качалова и Рокоссовского, о чем Лукину и Курочкину было известно. По мнению Главкома, отход армий из Смоленска облегчал противнику создание крупной группировки для срыва этой операции. Тимошенко приказывал немедленно остановить отход армий на рубеже западнее Смоленска, очистить город от противника и удерживать его в своих руках. Рубеж ни в коем случае не оставлять без его приказа. Отвечать за это будут Курочкин и Лукин.

Следующим распоряжением генералу Курочкину приказывалось объединить руководство 20-й и 16-й армиями. Теперь 16-я армия в оперативном отношении подчинялась Курочкину. Это решение больно задело не только самолюбие Лукина, но и всего руководящего состава 16-й армии. Лукин понимал, конечно, что иногда возникает необходимость подчинить равных по должности командиров одного другому, чтобы лучше было организовано взаимодействие. В данном же случае такой необходимости не было, и в дальнейшем никакого взаимодействия также организовано не было.

Выполняя указание маршала Тимошенко, генерал Курочкин приказал 16-й и 13-й стрелковым дивизиям своей армии 29 июля перейти в контрнаступление и вернуть Смоленск. Однако предпринятое наступление успеха не имело, и части с большими потерями отошли к востоку от Смоленска на рубеж Суходол, Токари.

На другой день командарм-20 отдал приказ генералу Лукину: частями 16-й армии с рубежа Суходол, Токари в 3.00 31 июля перейти в наступление на Смоленск. Лукин пытался убедить Курочкина по телефону, что оно ничего не даст и только приведет к ухудшению положения армии, но Курочкин стоял на своем. Тогда член военного совета Лобачев выехал в штаб 20-й армии. Он проинформировал Курочкина и члена военного совета Семеновского, что снаряды в частях 16-й армии на исходе, а у некоторых орудий их вовсе нет, поэтому они выведены в тыл, а в 46-й стрелковой дивизии Филатова нет ни одного станкового пулемета. Ответ был краток: «Приказ надо выполнять».

Маршал

Еременко в своей книге «В начале войны» пишет: «Главком Западного направления С. К. Тимошенко отдал приказ войскам 16-й и 20-й армий Западного фронта перейти в наступление с задачей в течение 30–31 июля овладеть Смоленском. Армии, измотанные и обессиленные непрерывными напряженными боями в течение месяца, конечно, не могли выполнить этой задачи. Это было далеко не лучшее решение в сложившейся обстановке, оно было принято под нажимом Ставки. Получив этот приказ, я доложил Семену Константиновичу свои соображения о нереальности поставленной задачи. Он согласился с моими доводами и предоставил мне право самому решать этот вопрос. Принимая на себя тяжелую ответственность, я отказался от попыток организовать это наступление.

К этому времени Смоленская битва сыграла свою роль: противник остановлен, понес большие потери, мы выиграли месяц ценного для страны времени, и теперь, когда армии находились в мешке, ввязываться в затяжные бои за Смоленск не имело смысла, ибо мы ослабили бы свои силы на внешнем кольце окружения, где противник все время усиливал свои войска. Это могло привести к сжиманию кольца окружения и в конечном счете к гибели двух армий» [16] .

Ни Лукин, ни Курочкин, конечно, не знали, какой разговор был у генерала Еременко с Тимошенко и был ли он вообще, но приказа о наступлении на Смоленск 29–31 июля никто не отменил, и оно состоялось. Результаты оказались плачевными. И без того обескровленные войска понесли большие потери. В дивизиях 20-й армии осталось по тысяче-полторы бойцов, в армии Лукина и того меньше.

16

Еременко А. И. В начале войны. М., 1964. С. 237–238.

Генерал Лукин понимал, что противник стремится прорваться в стыки между дивизиями, расчленить армию и уничтожить ее по частям. Но мог ли командарм противопоставить что-либо этой фашистской лавине? Помощи от соседей нет и быть не может. Курочкину было не легче.

Враг, зная, что наши войска стремятся уйти за Днепр, все время нажимает, пытается не допустить отхода. Можно было бы оторваться от противника, но западный и восточный берег Днепра от Соловьево и южнее заняты противником. Пока авангарды не проложат дорогу, главным силам отходить некуда.

Армейский и войсковой транспорты загружены ранеными. Очень мало медикаментов, почти нет продовольствия. Днем стоит сильная жара. Да и ночь не приносит прохлады. Люди не успевают за короткую ночь отдохнуть. Да и какой отдых! Едва заняв новый рубеж, надо окапываться, укреплять оборону. Ведь утром противник снова пойдет в наступление.

Военный совет принял решение: всем работникам управления армии ночью находиться в боевых порядках. В обычных условиях такой шаг был бы нецелесообразен, но в окружении — необходим. И сам командарм большую часть времени проводил с людьми. Он выезжал в подразделения прикрытия, в отряды, оставляемые в засадах, не раз останавливал дрогнувших бойцов и сам вел их в атаку.

Из штабных работников только полковника Шалина командарм никуда не отпускал. Лукин не хотел рисковать своим начальником штаба. Михаил Алексеевич Шалин, удивительно спокойный, трезво оценивающий обстановку, педантично налаживал управление войсками. Еще до отступления из Смоленска он тщательно продумал план на случай отхода, предусмотрел возможные варианты и теперь старался придерживаться этого плана.

Любил Лукин этого человека и дорожил им. Внешне фигура Шалина не была броской. Невысокого роста, с большими залысинами на высоком лбу, молчаливый, с редко появляющейся улыбкой на лице, он был постоянно чем-то озабочен. Кое-кто по первому впечатлению делал ошибочный вывод — обыкновенный штабист, бумажная душа. Потому-то у некоторых и вызывал удивление сверкавший на гимнастерке Шалина орден Красного Знамени.