Командир атакует первым
Шрифт:
Поэтому в период вынужденного бездействия мы и обратили внимание на тактику нанесения огневых ударов по земле. Занятия проходили в форме свободной беседы. Каждый мог высказать свое мнение, предложить собственный вариант боевой работы на том или ином этапе боя. Много спорили, доказывая свою правоту, и это рождало новые приемы, совершенствовало уже знакомые. Хорошо известно: на основе двух имеющихся у тебя тактических приемов трудно изобрести третий, но если иметь в запасе сто, то сто первый рождается легко.
Большой интерес у молодежи вызывали те бои, в которых руководители занятий участвовали
И мы, "старички", вскоре сами поняли, что занятия приносят пользу не только молодым. Не менее полезны они были и для нас. Уже сама подготовка к занятиям заставляла осмыслить все детали проведенных боев.
"Как-то будем воевать, когда попадем на фронт?" - нередко задавал я себе вопрос и тут же поправлялся: "Как будут воевать мои товарищи?" Да, с моим медицинским заключением речи о полетах не может быть даже на легкомоторном У-2.
Позвоночник время от времени напоминал о себе. Утром с постели поднимался с трудом, одевал с помощью товарищей "жилет" мастера Вано и в гимнастерке - на физзарядку. В полку мало кто знал о "жилете", и мне неудобно было им "хвастаться".
Позвоночник за ночь деревенел. Первые, разминочные, упражнения выполнял, кусая до крови губы, потом уже легче. День проходил быстро, незаметно. Но к вечеру поясница, шея, вся спина словно немели...
Пока я отсутствовал, в полку произошли значительные перемены в личном составе. Как всегда, разные были люди: по характеру, образованию, уровню военной подготовки. Но одно роднило всех без исключения - желание быстрей получить самолеты и отправиться на фронт. Многие высказывали недовольство тем, что на фронте идут бои, а "мы тут прохлаждаемся". Но все настойчивее велись разговоры, что мы скоро поедем то ли в центр формирования авиационных частей, то ли сразу на авиационный завод за боевой техникой.
Слухи эти и радовали и огорчали меня. Полк, эскадрилья - в бой на самолетах, а военком Шевчук будет воевать "пешим по-летному". И хотя логикой мышления я давил в себе все мечты о полетах, однако видел себя только в кабине истребителя, снова и снова ловил в сетке прицела то хищный силуэт "мессера", то тяжело груженный бомбами "юнкерс". Что давало надежду? Трудно сказать. На аэродроме стояло несколько потрепанных У-2. У этой машины было много названий: "кукурузник", "огородник", "старшина в авиации". На самом же деле это был учебный самолет, на котором поднялось в воздух не одно поколение авиаторов. А с начала войны он стал и ночным бомбардировщиком. Любой летчик с уважением относился к нему. Но летать на У-2 после скоростного истребителя!..
И все же я все чаще и чаще приглядывался к этому аэроплану. После большого перерыва мне очень хотелось подняться в воздух хотя бы на таком самолете, и командир полка все понял. Мы сделали с ним несколько полетов. В кабине я чувствовал себя даже лучше, чем на земле. Когда сказал
– Василий Михайлович, это же трехколесный велосипед в авиации. Сам знаешь, на "яке" и скорость, и перегрузки не те. А в бою из самолета и из себя нужно выжимать все.
Я верил в свои силы: пусть позвоночник еще не совсем в порядке побаливает, устаю быстро, но разве можно сравнить мое нынешнее самочувствие с прошлым? И дальше, значит, будет лучше!
А Кутихин, проявляя искреннюю заботу обо мне, предложил:
– Давай-ка, Шевчук, к Безбердому, в штаб. И при деле будешь, и с нами.
Вариант, конечно, неплохой. Но расставаться с мечтой о полетах не хотелось. Дело тут, конечно, не в упрямом фанатизме: просто я знал, что для подготовки летчика требуется время.
А мой боевой опыт, сбитые самолеты противника уже кое-чего стоят. Я был уверен, что на фронте сумею принести больше пользы в воздухе, чем на штабной работе, и, несомненно, быстрее войду в строй, чем те ребята, которых выпускали сейчас из летных училищ.
Кутихину понравились мои возражения.
– Хвалю, Василий Михайлович. Хвалю и верю. Но медицину мы с тобой не переспорим. Так что давай лучше подумаем, как и где тебя устраивать.
Но я попросил комполка подождать с решением. Обещал, что, как только полк получит самолеты, напишу рапорт о переводе из эскадрильи. Сам же втайне надеялся - когда полк получит истребители, я все-таки поднимусь в воздух и испытаю себя на прочность...
Буквально через несколько дней после нашего разговора с командиром, комиссар полка собрал военкомов эскадрилий и сообщил: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года упраздняется институт военных комиссаров и в армии вводится полное единоначалие. "Великая Отечественная война с немецкими захватчиками, - говорилось в Указе Президиума Верховного Совета СССР, - закалила наши командные кадры, выдвинула огромный слой новых талантливых командиров, испытанных в боях и до конца верных своему воинскому долгу и командирской чести. В суровых боях с врагом командиры Красной Армии доказали свою преданность нашей Родине, приобрели значительный опыт современной войны, выросли и окрепли в военном и политическом отношении.
С другой стороны, военные комиссары и политработники повысили свои военные знания, приобрели богатый опыт современной войны, часть из них уже переведена на командные должности и успешно руководит войсками, многие же другие могут быть использованы на командных должностях либо немедленно, либо после известной военной подготовки"{3}.
Это решение было очень своевременным. Партия всегда держала руку на пульсе жизни. И сейчас она точно оценила обстановку, способность командиров Красной Армии решать все вопросы руководства подчиненными, в том числе и организации партийно-политической работы. Заместители командиров по политической части были призваны помогать им в овладении искусством политического воспитания, методами руководства партийно-политической работой. Большая армия военных комиссаров, действительно овладевшая в ходе боев военным опытом, освобождалась для непосредственного руководства подразделениями и частями.