Комбат
Шрифт:
— Я в порядке сообщения, — начал Волков.
— Да брось ты это, — недовольно заметил комбат, — время ли и место ли сейчас думать, как тебя поймут? Говори прямо.
— Кочергин у меня тактику интересную применил. Располагал взвод в три цепи. Первая, что ближе к противнику, — пожиже, вторая погуще, третья, самая дальняя, еще гуще. При атаке фашистов первая встречала их огнем, две других молчали. Если фашисты не останавливались, первая цепь прекращала огонь и отходила назад. Ее прикрывала огнем вторая цепь. Потом обе цепи смыкались, и огонь усиливался. Если и это не помогало, все
— Молодец, Кочергин, право, молодчина! — воскликнул Тарасов. — Ишь ведь каков! А вроде, и слова от него не дождешься. Передай ему спасибо.
Оттого, что все произошло так неожиданно, в спешке все предусмотреть было некогда. Теперь оказалось, что продовольствия в запасе почти нет. Много ли можно было унести на себе? Да не очень-то над этим и думали— надо было взять как можно больше патронов и гранат. В поселке продовольствия не нашли. Старшины все подсчитали и учли. Всем выдали по два сухаря и по брикету пшенного концентрата на двоих. Посытней накормили только раненых.
Новый ординарец, молодой боец был вроде и ловкий парень, но все не Никитич. Когда ротные ушли и выпало время перекусить, Тарасову показалось, что он копается слишком долго.
— Ну чего ты ходишь, как телок! — сердито прикрикнул он.
Ординарец молча снес обиду и забегал быстрее. Когда он поставил на стол кашу в котелке и кипяток в чайнике и тотчас вышел на волю, чтобы сменить стоявшего в карауле ординарца начальника штаба, комиссар, пользуясь тем, что в подвале остались только он, комбат и начальник штаба, сказал:
— Тебе, Коля, сейчас лечь отдохнуть надо. Мы хоть перед выступлением поспали, а ты вторую ночь на ногах встречаешь. Поотойди малость…
Тарасов понял, что скрывалось за словом «поотойди»— комиссар был недоволен его отношением к ординарцу. Он ничего не ответил, но только теперь ему стало неловко, нехорошо. Весь день, как и все, ординарец был в бою, а под вечер, когда бой уже затихал и выпало время передохнуть, его взяли на эту новую службу. С ординарцем комиссара и начальника штаба они сумели оборудовать, хоть как-то, в этом подвале место для штаба, нашли мебель, печурку, сготовили поесть и теперь несли караульную службу. Новому ординарцу сегодня досталось больше, чем другим бойцам, и сердиться на него было нечего.
«И откуда это у меня — помыкать человеком? — даже с удивлением на себя подумал Тарасов. — Неужели от власти порчусь? Сроду боролся с такою пакостью в себе, и на тебе! Давить это в себе надо, давить всеми силами! А так ведь куда же уйти можно?»
— Ты чего же это? Давай, давай, не отставай! — видя, что он ест как-то вяло, проговорил комиссар.
— Перетерпелось, что ли, да и в голове то одно, то другое… — признался Тарасов.
— Только бы не вызнали, сколько нас тут, — высказал свою тревогу начальник штаба.
— В плен я не видел охочих сдаваться, — сказал комиссар.
— И я не видел. А если раненого кого схватили? Уж больно
— Ни один не выдаст, я верю в это! — твердо сказал комиссар.
— Верить надо, но надо знать, — возразил Тарасов. — Язык нужен. Пойдем к разведчикам.
Разведчики помещались в подвале соседнего обгоревшего дома. Проскочив бегом те несколько метров, что разделяли дома, он долго шарил по стене, отыскивая прорубленный разведчиками лаз. Потом, согнувшись, оттолкнул какую-то тряпку, закрывавшую этот вход в подвал, наступил кому-то на ногу, шагнул в сторону и наступил еще на кого-то. Но ни ворчанья, ни обычной в таком случае брани — люди спали, как мертвые.
Они спали прямо в подвальной пыли, кто как успел приткнуться. Один, видать дневальный, сидел, обхватив руками автомат. На ступеньке лестницы, ведущей к потолочному люку, коптился хлопьями кусок телефонного провода.
— Вы что же жжете, а? — скорей с удивлением оттого, что тот самый провод, который вызвал столько неприятностей на совещании, тут просто сжигают, спросил Тарасов.
— Так его в сарайке до черта, товарищ старший лейтенант.
Тарасов обернулся к комиссару, без слов говоря: «Вот послушай, а у связистов, видите ли, нет!»
— Да, — проговорил комиссар, покачав головой.
— Вот что, друг, найди начальника связи и… — у Тарасова чуть было не сорвалось: «И ткни его носом в этот провод» —…и покажи ему, где провод.
— Есть найти и показать.
Тарасов стал оглядывать спящих, ища Абрамова, назначенного вместо погибшего сержанта командиром разведки. Старшина, как-то неслышно встав за спиной у него, откликнулся сам.
— Здесь я, товарищ комбат!
— Ты чего же не спишь?
— Да ждал, может, потребуюсь.
— Язык нужен, старшина.
— И я так соображаю, по делу-то. Двоих пошлю, хватит?
— Да, лишних беспокоить не надо.
Старшина потолкал в плечо, потом, подхватив под мышки, поставил на ноги молодого бойца. Боец качнулся, дернулся, чтобы не упасть, и очнулся. Увидев комбата, он поглядел на себя, как бы извиняясь за свой вид, но, заметив, что никто не осуждает его, успокоился и замер выжидающе. Старшина тронул за плечо другого бойца. Тот открыл глаза и как-то споро, без лишних движений встал и вытянул руки по швам.
Тарасов залюбовался им. Это был человек из тех, кто сразу как-то невольно располагает к себе. Он был среднего роста. Круглолицая голова на крепкой шее держалась уверенно и прямо. Чуть курносый нос, русые короткие усы, карие небольшие глаза под широкими бровями, полные щеки. И взгляд уважающего себя, все понимающего человека, и фигура, подтянутая и крепкая, будто сегодняшний день обошел его стороной, — все в нем нравилось Тарасову. И он спросил:
— А дети есть?
— Четверо.
Он сделал ударение на «о», и по этому выговору Тарасов сразу узнал вологодца. Он недовольно посмотрел на Абрамова. Абрамов не понял этого недовольства и удивленно глядел на Тарасова. Он командовал разведкой всего-то несколько часов и не знал еще, что комбат старался по возможности и в разведку не брать, и не посылать в опасный поиск тех, у кого было много детей.