Комбат
Шрифт:
Когда оторвался от телефонов и обернулся, увидел, что комиссар о чем-то тихо говорит с пришедшим в штаб Абрамовым. По виноватому и какому-то подавленному лицу старшины понял, что разведка не удалась.
— Ну? — недовольно спросил он, точно в неудаче больше других был виноват старшина.
— С пустом пришли. Васильев цел, а Серегина ранили — притащил.
— Не надо было его посылать, — злой на себя, проговорил Тарасов.
— Васильев молчит, назад рвется, — стал рассказывать Абрамов. — Не покажусь, говорит, комбату на глаза без языка. Серегин рассказал, что напоролись на засаду. Тут его и ранили. Васильев потащил
— У убитых ничего не взяли?
— Вот.
Старшина подал исписанный с двух сторон листок бумаги. Написано было по-фински.
— Давай сюда Каролайнена и Васильева.
— Каролайнен знает — приводит себя в порядок, а Васильева сейчас приведу.
Комбата сердила и в то же время вызывала уважение непоколебимая привычка финна-добровольца являться в штаб по-солдатски в безупречном виде.
Не побитое и поцарапанное лицо, не порванная одежда, а выражение лица Васильева, когда он вошел и стал у двери, обращали на себя внимание. Он стоял не поднимая глаз, все его лицо как-то сползло книзу, и нижняя губа отвисла.
— Далеко ли они были друг от друга? — спросил Тарасов.
Васильев взглянул на комбата и понял, что его вызвали не для укоров.
— Метрах в трехстах.
— Та-ак… — Тарасов задумался, потом спросил опять. — Как тебе показалось, они сидят на месте или тоже двигаются к нам?
Вошел и козырнул подтянутый, причесанный, почищенный Каролайнен. Комбат кивнул ему на стол, где лежала бумага.
— Мы сначала наткнулись на троих, — ответил Васильев, — не двигаются, значит, не разведка. Но уши держат востро. Обошли их, углубились. Там, за сопкой, туда-сюда группами на лыжах шастают. Вчерашнее, видать, зализывают. Да у костров приплясывают, измерзлись. Караулятся по всем правилам.
— Тоже не спят, готовятся, — заметил комиссар.
— И хорошо, что не спят, — ответил Тарасов. — Выспались бы, так силы еще больше у них было.
Комбат взялся за телефоны.
— Сова?
— Я Сова.
— Ко мне птичка прилетела, говорит, сороки впереди. Гляди, не застрекотали бы раньше времени.
— Понял.
— Перепелка?
— Я Перепелка…
Обзванивая ротных, Тарасов думал: «Надо решать, что же предпринимать теперь?» Он хотел посоветоваться с начальником штаба и комиссаром и, закончив говорить с ротными, обернулся и удивленно поглядел на всех. И старшина, и Васильев, и комиссар, видимо, и не слышали его разговора с ротными — все глядели на Каролайнена. Лицо финна было мученическим. Он явно не видел и не слышал ничего вокруг себя, был наедине только со своим страданьем.
И комбат, невольно тоже пораженный, поддался общему чувству тревоги.
— Что с тобой? — наконец спросил комиссар.
Каролайнен вздрогнул и как-то смущенно и неловко выговорил:
— Нет-нет, ничего… — Но, увидев, что все встревожены за него, добавил: — Глупость… Просто частное письмо, а я раскис. Извините, что растревожил вас.
— Читай, — попросил Тарасов.
Каролайнен поглядел на него, точно спрашивая, стоит ли, и Тарасов повторил:
— Читай, читай.
Каролайнен взял принесенный Васильевым листок и глухо начал читать:
«Сын наш Эйно, здравствуй!
Извещаем, что твой
— У-у, черт! — вдруг сорвав с головы шапку и стукнув ею об стол, крикнул Васильев. — Знал бы, так лучше не трогал.
Все замерли. Никто не упрекнул его в этой жалости.
Этот день был особенно труден для комбата. Начавшись неудачной разведкой, он нескладно шел и дальше. Началось со второй роты.
Зуммер запищал так, что Тарасов невольно рванулся к телефону.
— Нас внезапно атаковали! — растерянно кричал новый ротный Пчелкин. — Ничего не вижу, впереди крики и стрельба!
— Спокойно! Выяснить обстановку! Посылаю к тебе танки! — прокричал Тарасов. Но выяснить, что произошло там, в долине, где встретил врага взвод Ивушкина, не удалось. Из тех бойцов, что ротный посылал туда, ни один не вернулся…
Помочь немедленно танками оказалось невозможно, потому что расстояние велико и танки быстро не заводились на морозе. А враг мог в любую минуту ворваться в тыл батальона, и тогда окруженным со всех сторон бойцам осталось бы одно — драться до последней возможности, чтобы не даром отдать жизнь.
И хотя комбат не отдал пока никаких приказаний на этот счет, в штабе приготовились и к такому исходу.
Оделись, были при полном оружии, и ординарцы выскочили на улицу и заняли там оборону.
Тарасов, держа в ожидании телефонную трубку, ждал, пока отзовется командир третьей роты.
— Я Перепелка, — наконец раздался в трубке с придыханием голос ротного.
— Почему не на месте? — гневно крикнул Тарасов.
— Пытался выяснить, что у соседа. Ничего не видать, но, кажется, обходят…
— Без паники! Всех, кто есть под рукой, к соседу. Быстро!
— Есть!
— Готовься отсиживаться в своем гнезде. Понял?
— Понял.
Тарасов послал Абрамова с разведчиками собрать идущую из третьей и первой роты помощь, чтобы не пустить фашистов в тыл батальона, распорядился ротному второй взять треть людей из других взводов и атаковать идущего на прорыв противника с флангов. Но это все было, скорей, для того, чтобы успокоить людей и занять себя делом, чем возможностью поправить положение. Все, что он приказывал, не могло быть исполнено с тою быстротой, которая теперь была необходима. Когда было сделано все, что только можно было сделать, Тарасов, сцепив зубы, молча стал ждать, что будет дальше. Молчали и комиссар, и начальник штаба. Да и о чем было говорить? Все знали, что пока есть связь хоть с одной из рот, уходить из подвала нельзя, что бы ни случилось. Штаб батальона должен был жить до тех пор, пока был жив хоть один из них.
А коли надо будет погибнуть, так что ж: как говорится, не мы первые, не мы последние…
Томительно ожидание… Щемило сердце от мысли, что вот сейчас, может быть, придется умереть. В эти секунды Тарасов невольно оглядывал подвал с белыми лишаями плесени по стенам и потолку, с гнилью в нижних бревнах, и ему хотелось выскочить вон отсюда, на простор. Ему стоило немалых усилий, чтобы сидеть и ждать. Усиливать и так уж невыносимое волнение товарищей своей суматошностью он не хотел и заставил себя сидеть и казаться спокойным. Необычайно громко в напряженной тишине заверещал зуммер.