Комедия положений

Криминская Зоя Карловна

Теперь и я подняла свое одеяло, увидела грелку с дырой и дым. Перехватив грелку за шнур, я пробежала в ванную мимо спящих детей, бросила грелку под струю, схватила чайник из кухни.

В коридоре столкнулась с Алешкой с диванной подушкой в руке, из большой дыры посредине валил дым.

– Одеяло тоже тлеет, - сказала я и помчалась в комнатку тушить одеяло и заодно простыню.

Пока мы бегали, дым заполнил комнатку. Я открыла окно, закрыв дверь в проходную комнату, в которой спали дети.

Алешка вернулся с подушкой. Дым уже из нее не валил, темнели почерневшие края дыры.

Раздался звонок в дверь

и крик:

– Вы горите, горите!

Кричал Сергей Солдатенков.

– Да, мы знаем, всё уже потушили, - прокричала я ему через дверь.

Оставив окно открытым, и заткнув покрывалом щель под дверью, чтобы спящие дети не наглотались дыму, мы с Алешкой сидели на кухне со слезящимися глазами, приходили в себя после пережитого.

– Вот что бывает, когда женщина отказывается от проверенных традиционных способов согрева, - сказал муж, вытирая с глаз слезы.

Я молчала, кругом виноватая.

Мы взяли диванные подушки, сложили их посредине большой комнаты и улеглись спать, а утром убежали раньше, чем проснулись все остальные. Обед я приготовила заранее, а кашу сварила утром.

Часам к двум явились с корзиной опят. Тогда и рассказали бабушке и детям о ночном прошествии.

Катя, которая всё же проснулась ночью, сказала, что ей запомнилось, что у нас дым, а сосед Сережка свесил свою голову в окно сверху и кричит.

– Да, нет, Катя, это невозможно, расстояние между этажами большое. Он в дверь стучал.

– Да я понимаю, что невозможно, но во сне было так, - объясняет Катя

Когда дети ушли, бабушка сказала гранд зятю:

– Тебе не стыдно, ну что ты за мужик такой, баба с тобой ложится в постель с грелкой.

Алешка промолчал, но мне-то выговорил:

– Я ещё и виноват оказался!

Диванная подушка прогорела не насквозь, а только с одной стороны и мы еще до конца 20-го века пользовались этой софой, купленной в 73-ем году в Подлипках.

Я сижу, подперев ладонью подбородок и грустно смотрю на своего младшего сыночка, на эти подвижные, как ртуть, вечно куда-то бегущие, вечно что-то канючащие 17 кг живого веса, утопающие в данный момент в синей школьной форме самого маленького размера, который удалось найти.

– Не понимаю, - вздыхаю я печально, - как этот дурачок учиться-то будет?

И я поворачиваюсь за поддержкой и сочувствием к старшей дочери.

– Мне кажется, - продолжаю я, - что ты умнее была.

– Мне тоже кажется, что я умнее была, - не возражает дочь, и мы обе в две пары глаз продолжаем созерцать нисколько не озабоченного нашими сомнениями сына и брата.

Первый поход Сережки в школу был для нас в первый раз в первый класс, так как с Катей мы все торжества пропустили, а тут пришли в школу вчетвером, и Сережка был украшен большим букетом розовых гладиолусов. С того места, где мы с Алешкой стояли, зажатые толпой взволнованных родителей, видны были только кончики цветов, и где был розовый гладиолус, туда я и смотрела, подбадривая мысленно своего сыночка, находящегося далеко от нас в толпе чужих людей. Речей я не слушала, но вот они под музыку тронулись с места, и кончик гладиолуса поплыл в сторону коридора, и выпускники-десятиклассники подхватили малышей на руки, и я увидела над толпой важную и довольную, ничуть не смущенную мордашку сына.

В коридоре мы протиснулись

к Сереже и задержали его разговорами, а когда подошли к его классной комнате, оказалось, что бросающие последний взгляд на своих дитятей родители прочно забаррикадировали вход.

– Граждане, расступитесь, пропустите первоклассника, - продекламировала я в выставленные зады, но пока я говорила, а люди шевелились, расступаясь, пропускать было некого, Сережка наклонился и в считанные секунды пронырнул между ног взрослых в класс.

В этот раз, возлагая больший надежды на 11-летнюю дочь, я не взяла полставки на работе. Сережке нужно было вернуться домой, и открыть дверь, а через два часа приходила из школы пятиклассница Катя, и кормила его и себя обедом.

Утром, в спешке, я его одевала, завязывала тесемки на шапке, зашнуровывала ботинки, а он сидел сонный-пресонный и милостиво позволял мне всё этот делать, только моргал своими длиннючими ресницами и ритмично сопел в ухо.

– Какой противный, развалился, как барон, - дочь комментирует нашу копошащуюся в коридоре группу, ждет, когда самой можно будет выйти в узкий проход и одеться.
– И вот сейчас ты его одеваешь, чтобы он не опоздал, а в школе я его снова одеваю, а он так и сидит, ручки опустит, как будто ничего и не умеет.

Каждый день после четвертого урока Катя спускалась вниз, где учились первоклашки, забирала брата, вела его в раздевалку и там, быстренько нанизав на него одежки одну за одной, выпроваживала из школы, проверив, есть ли у него ключ от дома.

– Я думала, ты только помогаешь ему, пуговки застегиваешь, - смущенно замечаю я.

– Да... как же. Если ему дать самому одеваться, так я на урок опоздаю, пока он один ботинок зашнурует.

– Ну ладно, не расстраивайся, - успокаиваю я разбушевавшуюся дочь, - не вечно ты будешь его одевать, вырастет он.

– Когда я пошла в первый класс, - сердито тянет дочь, - так я сама собиралась, никто мне не помогал.

– Ну и дождаться тебя из школы было совершенно невозможно, - охлаждаю я воспитательский пыл Кати.

Брат с сестрой снежной лавиной скатываются по лестнице. У подъезда дома напротив Сережку перехватывают его приятели, и они отстают от быстро идущей Кати.

– Разденешься, сам, Сережечкин, - кричит Катя брату, и я, бегущая на электричку в другую сторону, слышу этот крик.

Сережка стал ходить в свой "Д" класс и сразу окунулся в мальчишечий разбойный коллектив. Позднее я узнаю, что все дети из НИОПиКа учились в "А" или "Б" классах, родители ходили, просили записать детей в класс с такой литерой, туда обычно ставили более сильных учителей и подбирали детей. Я ничего этого не знала, просто отнесла заявление, и всё, и мальчишка мой начинал в обыкновенном сборном классе. Детей там было даже меньше, чем в "А", зато мальчишек больше, чем девочек.

Осень, не холодно, но уже и не жарко, середина сентября. Я возвращаюсь с работы и вижу своего сына в канаве, вырытой для коммуникаций, с палкой в руке. Рядом двое таких же грязных мальчишек строчат из автоматов по прохожим:

– Д Д Д Д Т Т Т Т.

Я не вытаскиваю ребенка из канавы, не поднимаю его с земли, я прохожу счастливая. Дождалась, мой сын, как положено нормальному мальчишке, валяется в грязи с себе подобными, двумя Сережками из первого "Д" Акингиновым и Кирюхиным, и Юркой Шуваловым.