Комедия положений
Шрифт:
– Да на самом деле они еще маленькие, не понимают.
– Они может, и не понимают, а я-то понимаю, - бурчит Алешка.
Мне, как заочной аспирантке, был положен двухмесячный отпуск.
– Для работы с литературой, - бурчал Пикаев, подписывая мне бумагу для НИОПиКа с просьбой предоставить мне дополнительный отпуск в размере тридцати календарных дней.
– Да.
– Что да? Вы будете работать с литературой?
– Конечно.
Пикаев взглянул на меня. Я смотрела честным открытым взглядом, Пикаев вздохнул.
"Да, вот сейчас, поеду на юг и буду там под пальмами
На самом деле ни море, ни пальмы не могли помешать мне заниматься, если очень нужно, но во-первых, я не чувствовала, что очень нужно, работа продвигалась, а во-вторых, двое моих драгоценных деток целый божий день со мной, - я не питала иллюзий, - мне будет не до науки.
И Алешка проводил нас на юг.
Я потом много раз приезжала к маме с детьми и без, и сейчас уже трудно мне отличить одну поездку от других, но тогда я в первый раз приехала к маме на её новую квартиру и чувствовала себя прекрасно, несмотря на все неудобства быта, главным из которых было то, что напор воды был слабый, и на второй этаж она не шла, приходилось набирать ночью большой бак, подвешенный над ванной. Ночью вода с шумом затекала в бак, а днем мы использовали эту воду, она текла из бака самотеком. Воду по ночам набирала бабушка.
Квартира мамина находилась и близко к рынку и близко к морю, на одной из центральных улиц города, напротив спортшколы.
Погода была солнечная, и мы целые дни проводили на море, до половины двенадцатого на пляже, а потом еще и на бульваре.
На рынок за продуктами ходили после обеда, покупали фрукты, овощи и иногда мясо.
Мясо стоило дорого, пять рублей за кг, дорого стоил и грузинский сыр, но сыр мы брали регулярно, а мясо нет.
Мама работала до двух часов. После работы иногда ходила на рынок прикупить что-нибудь. Помимо заработка была еще мамина пенсия, денег хватало. Больные без конца приносили маме шоколадки, которые после овощного обеда были очень кстати, съешь большую шоколадку на троих и сыт.
Правда, я как-то после овощного супа и жареной молодой картошки спросила сына:
– Ты наелся?
– Да.
– А мяса хочешь?
Наступила пауза. Сын задумался, хочет ли он мяса, потом подошел к сковородке, закрытой крышкой, поднял её. Там лежали остатки картошки.
– Ну и где твое мясо?
– с обидой спросил сын.
Пришлось на другой день делать мясной обед.
Иногда в магазине по дороге на рынок давали кур. Сразу набегала очередь, приходилось стоять, пары кур нам хватало дня на три, и было сытно, только куры были жирные, я любила более постные.
Дети буквально разоряли меня на мороженом и пепси-коле, хотя, возможно, пепси-кола появилась несколько позже, а тогда лимонад.
Еще была напасть, авторалли.
Цена на них была просто сумасшедшая, 50 копеек за пять минут, если два раза в день, то выходило рубль, умножим на 60 дней, получим шестьдесят рублей, больше стоимости взрослого билета в Батуми и обратно в купе. А Сережка так упоенно катался на этих авторалли.
И в этом году он потихоньку поплыл. Моря он уже не боялся, целыми днями они с Катей ныряли, но если Катя знала меру, то Сергей не знал совершенно и всё время, пока мы были на пляже, он пребывал в воде, делал стойки, и я постоянно контролировала, тут ли его торчащие над водой ноги.
Как и два года назад, одновременно
Помню, мы возвращаемся с моря впятером, дети всё время дерутся: пихаются, толкаются, непрерывно хихикают и на наши попытки (решительные мои и вялые Ингины) никак не реагируют, как будто с рождения глухие.
Так дошли мы до угла, откуда Гребенниковым с нами не по пути. Инга свернула, Димка поплелся за ней, а мои как вцепились друг в дружку, так и продолжали свалку на ходу, ноль внимания на уход приятеля.
"Хорошо Инге", завистливо подумала я про подругу. "Вот у нее тишина наступила, а мои меня скоро с ума сведут.
На другой день на пляже, пока дети активно купались, Инга, сидя на шезлонге под зонтиком, передала мне разговор с сыном, состоявшийся после вчерашнего расставания:
– Вон, мама, посмотри, - сказал Димка матери, - им так весело, а я всё один да один.
Я много времени проводила с одноклассницами, часто забегала к Мане в филармонию поболтать, бывала у Вороновых, у Софы.
Как-то провожая нас на автобус, не склонная к сентиментальности Софья вдруг сказала Кате:
– Твоя мама была такой необыкновенной девочкой, мы все старались походить на нее.
Я даже рот открыла от изумления. Чего я не замечала в нашем детстве, так это стремления Чартилиди подражать кому бы то ни было.
Разморенные жарой, мы втроем возвращаемся с пляжа. Печет плечи даже сквозь батистовую блузку. Мне хочется пообщаться с Маней, и я предлагаю детям зайти по дороге в Филармонию.
– Нет, пойдем домой, - тянет меня Сережка.
– Ну, да что дома-то делать, успеем, обедать еще рано.
– Да..., - тянет Сережка.
– Да.... Твоя Манечка так щиплется.
Мне смешно. Мане нравится Сережка, и она в порыве чувств щиплет мальчишку за щеку, так здесь выражают симпатии к детям. Видимо, сильно щиплет, раз Сережка жалуется.
Весь центр Батуми утыкан маленькими и большими магазинчиками, где торгуют товарами местной швейной фабрики и Кутаисской и Тбилисской обувью. Много кожаной обуви, красивой на вид, и хотя она не на картонной подошве, как та, которой после войны торговал на Тбилисском рынке мой отец, но носится немногим дольше.
Я не успела купить Сережке сандалики в Москве и купила здесь голубые с белым босоножки. Через две недели он их разодрал в клочья, вечером, когда мы были на бульваре вместе с мамой, у него отвалилась вся передняя часть подошвы. Так и пришлось бы Сережке идти домой босиком, но к счастью, у мамы был с собой кусок бинта, которым фиксируется повязка на конечности, такая дырявая эластичная трубка. Мама натянула внуку на носок, прижав подошву к ноге, и Сергей дошел до дому в обуви, а на другой день пришлось покупать ему новую пару. Такую же. Другой обуви подходящего размера не было.