Комедия положений
Шрифт:
Была необычная для мая жара, уже дня три жарило. Столбик по утрам в тени показывал 23 градуса, а днем поднимался до 30.
Накануне моей защиты Пикаев еще раз заставил меня доложиться в лаборатории и остался недовольным:
– Вы рассказываете свой текст, а нужно, говорить наизусть, как стихи, чтобы отскакивало от зубов.
И вчера я зубрила свой доклад.
Очень беспокоил меня мой внешний вид, моя нарядная белая афганская блузка была какого сомнительного цыганского фасона, и, чтобы выглядеть и нарядно и прилично,
В электричке я сидела на краешке сидения, представляя, как я обернусь спиной к аудитории, чтобы показать что-нибудь на своих плакатах, и все увидят мой смятый подол.
Только подъезжая к Савеловскому вокзалу, я стала задумываться, перебирать вслух, какие вопросы мне могут задать, но Алешка резко оборвал меня:
– Думай лучше о своей юбке.
Защита моя была второй, а у женщины, которая защищалась первой, была большая по объему и спорная работа: она делала её в Ленинграде, приехала защищаться на наш совет, а тут делали такую же работу и результаты не совпадали. Естественно, к аспирантке придирались, старались уличить её в некорректном эксперименте, предлагали другие интерпретации данных, и её защита затянулась до 2-х часов дня, я что-то пожевала, выйдя в коридор, а члены совета были голодные.
Перерыв на обед решили не делать, боялись, что после перерыва кворума не будет.
И я с помощью Алешки развесила плакаты, схватила микрофон и начала тараторить, как приказал мне шеф - чтобы от зубов отскакивало.
На моих замшевых босоножках с высокими каблуками был странный супинатор, не то чтобы совсем сломанный, но на правой ноге каблук уплывал вбок.
Я шагала по сцене большого зала с микрофоном в правой руке, волочила за собой длиннючий шнур, тыкала указкой, зажатой в левой руке в свои плакаты, покачивалась на каблуках и думала:
– Если я сейчас грохнусь посреди сцены, вот будет потеха старичкам из Ученого совета, они меня год вспоминать будут.
Потом окажется, что то же самое думала и Люда, наблюдая за мной из зала.
На мою защиту приехал и Дюмаев, мой второй шеф, и когда я, выпалив весь текст, перевела дух, Дюмаев посмотрел на часы и сказал Пикаеву:
– Какой ужас, она говорила только 12 минут!
А требовалось двадцать. Но если слова от зубов отскакивают, то и время доклада сокращается.
Задали мне три коротеньких вопроса, на выступления оппонентов ушло не больше 10 минут.
Оппонирующая организация, которая меня жучила на предзащите, и теперь сделала массу замечаний, на которые, правда, у меня были ответы, померкла на фоне выступления Ванникова, моего оппонента. За его отзывом я ходила три раза, и не могла его застать, и отзыв он состряпал за двадцать минут в самый последний момент, за день до предзащиты, но когда он его читал, я прониклась большим уважением к самой себе: надо же, какую интересную и полезную работу я, оказывается, сделала!
Выступил рецензент, сказал, что я не исправила то, что он мне посоветовал, и в результате, из-за упрямства, получила замечание
Через сорок минут я бормотала слова благодарности всем, кто вынужден был уделить время моей работе, и вышла в коридор дожидаться результатов голосования.
Друзья окружили меня, уверяя, что всё было в полном порядке, и выглядела я молодцом, а голосование это просто формальность.
Двери зала открылись, нас пригласили и сообщили результаты, все за, один бюллетень испорчен.
Задвигались стулья, народ зашумел, меня начали поздравлять.
Мимо пробегал незнакомый старенький член совета, обнял меня за плечи и сказал:
– Спасибо дочка, не задержала!
Небольшой состав моих друзей, Ирина, Нина и Люда, Света Апенова, Валера Чудаков, сразу же после защиты поехали ко мне выпить и закусить, отметить событие. А Динка тоже была на защите, но убежала по делам, не смогла вырваться ко мне домой.
Мама вместе с Катенькой приготовили обед, как могли, был какой-то салат и сациви. Я и не ожидала, что мои полторы калеки, болящая мамулька и пятнадцатилетняя дочка смогут всё сделать так, что можно было сразу сесть за стол, пусть не очень обильный, но вкусный.
Из выпивки была бутылка вина и бутылка коньяка, который в виду жары и общей непьющей компании пошел только у Алешки. Я сменила Светину блузку на свою, афганскую, и махала белыми вышитыми рукавами.
В общем, всё было как бы позади, но напряжение не отпускало. Моя защита, в общем, воспринималась домашними как большое событие, да так оно и было, в сущности, итог более четырех лет работы, но я как конь на бегу, сразу остановиться не могла.
За защиту пили три раза, в первый день, потом на Калужской и на работе в НИОПиКе. А вот настоящий банкет я не делала. Тогда запретили празднования по поводу защит диссертаций, приглашение в ресторан воспринималась как взятка, но всё равно гуляли в ресторане, но не в день защиты, а я просто не захотела влезать в долги, устроила праздники, как могла.
После защиты на меня обвалилась лавина бумаг, которые надо было оформить, чтобы предоставить диссертацию в ВАК.
Диссертация, моя характеристика с точки зрения моральных устоев, характеристика работы, все отзывы, распечатка заседания ученого совета и т.д. и т.п.
Женя Попова дала мне кучу старых чужих документов, так называемые рыбы, с которых я, слегка изменяя текст в соответствии с моими научными данными, писали свое.
Женя работала в отделе аспирантуры одна, её помощница уволилась из-за болезни, её скрутил панкреатит.
Я сразу вспомнила, как она мне говорила, ужасаясь моей худобе:
– Зоя, вы плохо кушаете. Кушаете суп, намажьте хлебушек маслом, и ешьте и суп, и хлеб с маслом.
Я вообще не ела сливочного масла, и даже содрогнулась от такой перспективы, есть суп и хлеб, и масло.
– Да я вообще-то суп без хлеба ем, - засмеялась я, - и помазать-то не на что.
Обнаружив, что Женя одна борется с бумагами и аспирантами, я спросила её:
– Тебе не нужна помощница?
– Себя имеешь в виду?